Комментарии пользователя
Миша, я конечно с Дашей соглашусь. Разумеется, каждый может писать хоть языком Тредиаковского, если ему нравится. Но невозможно в наше время принимать в стихах всерьёз подобные "под трели птиц предался сну" и "обитель призрачных богов". Всё это и уже 100 лет назад звучало бы неуместно, не то что теперь.
Спасибо, Даша!
Спасибо, Миша.
Спасибо, Даша!
Игорь, я и не считаю, что у Вас или Влада похоже на песенку. Мне по смыслу вспомнилось, а не из-за этого.
Это всегда была я - та, с которой ты венчан не перед богом и не перед людьми. Это я подала тебе воды напиться, когда вы рыли окопы, вода была холодная, родниковая. Это мою руку, узкую в перстнях ты целовал, преклонив колено тогда, в соборе – это потом тебе снилось, да?.. Это я всегда хранила тебя. И в степи от хеттской стрелы, и в темноте от холодной стали, и от злых языков, и от врагов, и от друзей.
Но ты не понимаешь, ты не можешь понять. Ты не можешь понять, что время – это не вектор, не повернутая в одну сторону стрелка, что время – как ткань, как полупрозрачная вуаль из миллионов нежнейших нитей, как пляска зеркальных отражений на стенах каменного грота в море – и я провижу, я узнаю тебя каждый раз сквозь него как в бесконечном пыльном лабиринте зеркал…
Д.Аверенков
Чтоб жизнь наделить величьем
Надо лишь помнить
Что желудь здесь
Зародыш лесов
В верховьях небес.
Эмили Дикинсон
Мчатся. Блестят окошки,
быстро мелькают, но
вижу твои ладошки,
знаю твоё окно.
Белые, словно крылья -
два мотылька вдвоём.
Раз - и окно закрыли
люди в купе твоём.
Влад Пеньков
Это часть довольно известного стихотворения Нарбута "Большевик", своего рода цикла:
poembook.ru/poem/3123609-Bolyševik?ysclid=mcwditki7u881902661
Особенно непонятного там кажется нет, разве что Иуда называется "большевиком". Ну, это влияние времени...
Но девятнадцать сотен тяжких лет
на память навалили жернова.
Ах, Мариам!
Нетленный очерет
шумит про нас и про тебя, сова…
Вы — в Скифии, Вы — в варварских степях.
Но те же узкие глаза и речь,
похожая на музыку, о Бах,
и тот же плащ, едва бегущий с плеч.
В.Нарбут
О "грязном белье" - стихотворение Наташи Перстневой было комментарием к стихотворению Влада Пенькова "Кафе Трансильвания":
Если больше нету сил для жизни,
если вместо сердца - голый лёд,
если облака ползут, как слизни,
можно взять билет на самолёт.
И в столице маленькой державки,
долетев туда за три часа,
на автобус сесть, прожив на лавке
солнце, полдень, ветер в волосах.
В маленьком туземном городишке,
меньше мерок даже той страны,
кончить все проблемы и делишки
в домике глубокой старины.
Заказать вина и мяса с кровью.
Выпить, захмелеть, почти уснуть.
Тишина сменяет многословье.
Подбородок тыкается в грудь.
Через веки виден вечер томный.
Пролетают мыши и пищат.
А внутри кладут в очаг огромный
кучу дров, те светятся, треща.
Освещают лица у обслуги,
освещают белые клыки
у случайной смугленькой подруги.
Ей слегка кивают старики,
словно намекают старожилы.
Это что-то тайное вполне.
Девушка меня целует в жилы
горловые. Где-то на луне
снова пролетают твари с писком,
и дрова трещат, и в голове
ощущенье радости и риска
и покоя - розами в траве.
Ночь уже спустилась - не сгустилась,
а раскрылась. Воздух свеж и прян.
И в подруге что-то приоткрылось,
не порок, не рана, не изъян.
Просто губы - сочные, как нежность.
Просто на клыках играет свет.
Вся она - сплошная неизбежность
сладкая, за несколько монет.
И она ведёт меня куда-то.
Светятся клыки. И мне больней
и нежнее мне. И я - поддатый -
не пойму кивающих людей.
В свою очередь, мне думается, стихотворение Влада отсылает к "Лилит" Набокова:
Я умер. Яворы и ставни
горячий теребил Эол
вдоль пыльной улицы.
Я шёл,
и фавны шли, и в каждом фавне
я мнил, что Пана узнаю:
"Добро, я, кажется, в раю".
От солнца заслонясь, сверкая
подмышкой рыжею, в дверях
вдруг встала девочка нагая
с речною лилией в кудрях,
стройна, как женщина, и нежно
цвели сосцы - и вспомнил я
весну земного бытия,
когда из-за ольхи прибрежной
я близко-близко видеть мог,
как дочка мельника меньшая
шла из воды, вся золотая,
с бородкой мокрой между ног.
И вот теперь, в том самом фраке,
в котором был вчера убит,
с усмешкой хищною гуляки
я подошёл к моей Лилит.
Через плечо зелёным глазом
она взглянула - и на мне
одежды вспыхнули и разом
испепелились.
В глубине
был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты,
и в вольной росписи стена.
Двумя холодными перстами
по-детски взяв меня за пламя:
"Сюда", - промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
лишь с медленностью озорной,
она раздвинула, как крылья,
свои коленки предо мной.
И обольстителен и весел
был запрокинувшийся лик,
и яростным ударом чресел
я в незабытую проник.
Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил, -
как вдруг она легко рванулась,
отпрянула и, ноги сжав,
вуаль какую-то подняв,
в неё по бёдра завернулась,
и, полон сил, на полпути
к блаженству, я ни с чем остался
и ринулся и зашатался
от ветра странного. "Впусти", -
я крикнул, с ужасом заметя,
что вновь на улице стою
и мерзко блеющие дети
глядят на булаву мою.
"Впусти", - и козлоногий, рыжий
народ всё множился. "Впусти же,
иначе я с ума сойду!"
Молчала дверь. И перед всеми
мучительно я пролил семя
и понял вдруг, что я в аду.
Вот такие интересные цепочки...
у искусства грязное белье
нож в кармане и в крови отрава
так оно себя и создает
из всего на что имеет право
та же ночь но ста ночей грязней
тот же свет но тысяч глаз яснее
та же жизнь и пропасть перед ней
только прыгать нужно вместе с нею
Н.Перстнева
Спасибо, Миша! Мне буквы помнятся такими, может быть в детстве всё ярче воспринимается.
Спасибо, Виктория!
Спасибо, Даша.
Спасибо, Даша.
Спасибо, Миша. Может быть и просто метафора...
Спасибо, Миша. Относительно панпсихизма - это интересный взгляд на вещи, но я сомневаюсь.
Очень сильно!
Очень рад, что Вам понравилось, Олег!