Коньяк для Пушкина 10/10

Зимой Пушкину было скучно.

Он стоял в городском саду

на самом берегу Волги —

двухметровая чёрная чугунная фигура

на сером гранитном постаменте.

Не поэт, прости Господи, а монумент какой-то...

Летом вокруг Пушкина допоздна

гулял весёлый досужий народ,

мимо памятника шли по реке белые теплоходы,

каждый турист норовил сфотографироваться

рядом с чёрным человеком в цилиндре —

позади поэта был чудный вид на левый берег,

на покрытый загорелыми телами городской пляж,

на древние монастыри и новые храмы.

Пушкин сурово смотрел на зевак,

он был строг, насуплен и нем —

вылитый охранник из гипермаркета,

вечно при деле, всегда на службе —

Отечеству, поэзии, горожанам.

А вот зимой Пушкину было тоскливо.

Его друг и коллега по перу,

местный поэт по фамилии Собачьев

хаживал в гости к «нашему всё» нечасто,

выбирая, как правило, время снегопада —

белые хлопья неслышно валились с неба,

разом оглохший город обескураженно молчал,

озябшие люди спешили по домам —

никому не было никакого дела до памятника.

Завидев издалека кособокую фигуру Собачьева,

зигзагами плетущегося по пустой набережной,

Пушкин, охая и вздыхая,

осторожно слезал с холодного скользкого гранита,

разминал затёкшую поясницу,

чтобы через какие-то пять минут

завалиться вместе с другом

в давно знакомую обоим пивнушку у моста,

где под развесёлый шансон из колонок

можно было всегда отогреться дешёвым коньячком,

в который раз рассказывая Собачьеву,

что же у него случилось тогда на самом деле

с этой распутной интриганкой мадам Керн.

Они болтали, смеялись, слово за слово —

у Собачьева тоже было о чём почесать языком

с первым сердцеедом и остроумцем России,

он читал Пушкину собственные свежие стихи,

потомок эфиопов морщился, но слушал —

между тем за окнами вечерело,

город включал свои неживые фонари,

освещая безжизненные кварталы и улицы.

Заплутавшись в «посошках» и «забугорных»,

Собачьев вечно запаздывал 

на свой последний трамвай,

а вот Пушкину торопиться было некуда,

он ещё долго стоял на углу,

прощально махал вслед трамваю рукой,

крича уезжающему другу что-то весёлое и неприличное.

Он совсем не спешил возвращаться

в свою холодную одинокую вечность.