Синие тени апреля 10/10

Никогда, слышите, никогда

не совершайте добрых дел,

если вас об этом никто не просит,

а если успели по неведению их сотворить —

никогда не ждите благодарности, наоборот.

С молодости помнил Степанов слова о том,

что дорога в ад вымощена благими намерениями,

но зачем же верить чужому опыту,

если ты молод, глуп и самонадеян?

"Это был воскресный день,

и я не лазал по карманам..."

Примерно так оно всё и было.

Только день был пятницей, быстро темнело,

холодное апрельское солнце упало за реку,

по городу разбрелись дивные синие тени,

сограждане спешили поскорее начать уик-энд,

а Степанов, весь из себя такой умный и положительный,

сидел не солоно хлебавши

в неуютном кабинете следователя

и чувствовал себя полным дураком.

Его задерживали.

Эти два простых слова

никак не умещались в логическую связку:

его, генерального директора огромного завода,

руководителя градообразующего предприятия,

вдруг просто так взяли и решили арестовать!

И за что? Смеху подобно...

История эта началась пару месяцев назад.

Как-то утром начальник охраны завода

доложил Степанову, что за территорией

неизвестные лица вскрыли чей-то склад,

что-то потихоньку по ночам оттуда тырят,

а хозяин, которого все уже обыскались,

никаких мер почему-то не предпринимает.

Степанов, конечно, немедленно вскипел,

поскольку прекрасно знал хозяина склада

как человека крайне неприятного,

склочного и мерзопакостного,

и отлично знал по опыту,

что тот при любом раскладе

не преминет свалить всё дело на заводчан.

Вот тогда-то и написал он охране приказ:

повелеваю, дескать, всё из склада вывезти,

сложить на заводе в отдельный закрытый бокс,

пересчитать, комиссионно составить акт и опечатать,

письменно известить милицию и хозяина,

а когда этот "сукин кот" сыщется,

то вернуть ему вывезенное добро

под расписку до последнего винтика.

Написал и забыл —

дело было житейское, обычное,

поэтому Степанов сильно удивился тому,

когда через месяц на завод примчались

хмурые с похмелья "опера" из РУБОПа

начали обвинять его, Степанова, лично

в тайном похищении имущества.

И вроде бы всё сразу легко и просто разъяснилось,

стражам порядка показали весь вывезенный хлам,

не стоивший, честно говоря, и выеденного яйца,

но хозяин склада почему-то так и не появлялся,

а опера между тем всё никак не отставали —

словом, шла какая-то вялотекущая шизофрения.

Вместо благодарности за спасение чужих вещей

"волки в серых шинелях", наоборот,

шили в наглую целое уголовное дело.

Само собой, Степанову пришлось

отрядить юристов на переговоры,

но те вернулись ни с чем,

даже более того —

принесли гадкое словечко "заказ",

дескать, копают под него по полной программе

и совсем не просто так,

а по команде сверху,

а потому следует вскоре ожидать

самых серьёзных мер.

Так и получилось,

не прошло и недели,

как Степанова вдруг вызвали на допрос,

да ещё и почему-то в пятницу под самый вечер.

Это потом он набрался ума и опыта,

выучил назубок всю хитрую систему и знал,

что если вечером тебя на допрос вызывают,

значит, будут "закрывать" — к гадалке не ходи.

А пока приехал налегке,

присел культурно в уголочке,

наблюдал, как по коридору бродили "собровцы",

с упоением грохотали берцами,

зыркали на него нехорошими взглядами.

Степанов глядел, слушал и ничего не понимал.

Его адвокат со "следачкой" говорили о нём

на юридической "фене" как-то странно,

со вздохами и почему-то в третьем лице,

и он начал потихоньку догадываться,

как в мультике Винни Пух насчёт пчёл,

что всё это очень даже неспроста.

Он прекрасно понимал умом,

что ему предъявляют бредовые обвинения,

что происходящее с ним дико и несуразно,

не могло такого быть,

потому что быть не могло,

да виданное ли дело,

чтобы человека за просто так в тюрьму сажали?!

Но тут прибежали опера со счастливыми лицами,

норовящие заглянуть Степанову в глаза,

чтобы уловить там что-то важное для них —

страх, волнение, испуг, панику, мандраж —

они ожидали с неистовым нетерпением,

что он станет кричать, возмущаться,

потом начнёт блажить в голос,

просить пощады,

елозить перед ними на коленках

по грязному линолеуму.

Но тут им не повезло —

кроме тупой покорности,

доставшейся от предков-крепостных,

ничего интересного на физиономии Степанова

отражаться почему-то не спешило —

вместо криков и метаний он занялся

банальными вещами,

начал суетливо устраивать быт,

жена привезла ему спортивный костюм,

воду, блок сигарет, мыльно-рыльные вещицы,

она ничего не понимала —

он успокоил её,

и адвокат успокоил,

и рыжая "следачка" тоже успокоила —

поверив в "так надо",

жена уехала домой, возмущаясь:

"Ох, опять какие-то мужские игры!"

Приготовившись, Степанов выпал в дзен —

осознав наконец, что с ним происходит,

он на какое-то время отключился,

почувствовал себя инопланетянином,

происходящее в кабинете

перестало его интересовать,

поскольку никак не вписывалось в его разум,

крепко отдавало сюрреализмом —

такого просто не могло быть, и всё.

Степанов сделал всё так, как его учили,

поступил так, как следовало поступать,

ничего себе лично не взял и не присвоил.

Он ощущал физическую боль от того,

что с ним поступали нечестно, несправедливо,

и эта боль постепенно отрезвила его,

заставив вспомнить, что он кризис-менеджер,

шестерёнки в его голове закрутились,

Степанов взял себя в руки и успокоился —

да, сегодня так легла карта,

его неприятели победили,

но завтра будет новый день и новый раунд,

в конце концов, когда ему ещё удастся

побывать в самой настоящей тюрьме —

каков экспириенс,

как смачно потом

он будет рассказывать о своих приключениях

сыну, знакомым, боссу —

Wish You Were Here, а?

И хотя он слушал следователя вполуха,

крайне невнимательно,

но его вдруг осенило.

Степанов попросил лист бумаги и ручку,

написал короткое заявление,

отдал его адвокату,

объяснив вполголоса,

что тому следует предпринять,

после чего у адвоката сделались квадратными глаза,

а рыженькая "следачка",

молодая женщина с циничными повадками,

вдруг впервые за всё время

посмотрела на него внимательно,

с удивлением и странной симпатией.

— Ну, в СИЗО на ужин-то успеем? Поехали? —

Теперь он торопил ничего не понимавших оперов,

те нудно вошкались,

нескладно исполняя

официальную часть "марлезонского балета",

Степанова раздели донага и досмотрели,

нацепили наручники и повезли в "японке"

в городской изолятор временного содержания,

там "откатали" пальцы,

испачкав их какой-то дрянью,

продержали ещё пару часов в "стакане",

этакой узкой холодной келье с дырой в полу,

и ближе к ночи наконец-то отвели

в камеру к настоящим живым людям.

Степанов был задержан,

но пока не арестован,

арестовать его предполагали наутро в суде,

а пока что определили на постой в "хату"

к таким же самым бедолагам,

где он с устатку тут же завалился спать

на выделенном старшим месте,

но вскоре был разбужен странным парнем,

высоким, худым и нескладным,

который растерянно улыбнулся

и как-то заискивающе попросил Степанова,

ради всего святого, не храпеть так громко,

поскольку храп его очень мешает спать

всему остальному населению "хаты".

Кое-как Степанов дотянул до утра —

переполненная камера напоминала вокзал,

свет до утра не выключался,

люди тесно и плавно перемещались

из одного угла в другой,

и едва он встал,

то на его место немедленно завалился

весёлый парень Костя,

который и рассказал новичку о том,

что его ночной соглядатай, беглый солдатик,

ждёт суда за убийство двух семей пенсионеров,

на свою беду отказавших беглецу в еде и деньгах:

— Я видел, у них было, они сами пожадничали! —

сетовал солдатик с упрямой интонацией ребёнка,

доверчиво-задушевно глядя Степанову в глаза.

Но тому было не до изучения местной флоры и фауны,

не успел Степанова "дёрнуть" адвокат,

как заявились хмурые похмельные "опера",

заковали узника в браслеты и повлекли на суд.

Степанову необыкновенно повезло,

дежурный судья оказался из бывших "обэповцев"

и прекрасно понимал,

что дело пахнет тухлым,

но ему позвонили насчёт Степанова —

заказные дела наудачу никогда не делаются —

и теперь человек Системы явно не знал,

как ему следует поступить —

то ли выключить совесть,

то ли зацепиться за новый факт

и легко спустить дело на "тормозах",

пеняя заказчикам на неподготовленность.

Степанову потом рассказали,

что на этом этапе дела

его нужно было просто "закрыть и прессануть",

но загулявшие на радостях "опера"

не успели предупредить "кума",

поэтому к аресту клиента никто не готовился,

а так-то Степанова ждали все "удовольствия" —

в пресс-хате, куда он попал,

"специалисты" своё дело знали туго.

Судья уже приготовился

что-то этакое проблеять,

но тут адвокат Степанова

изящным движением выдернул из папки

написанный вчера клиентом листок,

добавил к нему ещё парочку,

ходатайствуя о приобщении,

Его честь призадумался,

потом заметно просветлел —

теперь он оказался в ладах со своей совестью:

 — Что ж, это меняет дело.

Поскольку Степанов уволен вчера

по собственному желанию

с должности генерального директора,

то он, будучи теперь простым гражданином,

никак не может больше мешать следствию,

а потому в аресте на два месяца не нуждается!

На "оперов" было жалко смотреть,

они внимательно слушали судью,

вытянув небритые шейки,

на лицах их был написан ужас,

Степанову вдруг вспомнилось папановское:

"Усё пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!"

Только в кино или в телешоу

героя освобождают в зале суда,

и он спешит домой к родным —

в жизни всё не так просто,

после заседания Степанова вернули в камеру,

где его вкусный «Парламент»

уже с нетерпением поджидали,

сорок восемь часов истекали завтра,

кошмарить его в СИЗО можно было ещё почти сутки,

и поэтому рвался он на волю, как чёрт от ладана,

адвокат бросился искать рыжую "следачку",

которую с превеликим трудом отыскал в кабаке,

но потом оказалось,

что чистых бланков подписки о невыезде нет —

вовсю близилась полночь,

конвой зевал,

пьяненькая служительница закона дула губки,

возвращаться в камеру ужасно не хотелось,

Степанов подарил приятной даме

свой огненно-томный взгляд,

потрогал горячей ладонью

капрон её колготок,

прося, настаивая, умоляя —

та в ответ захохотала:

— Ну ты даёшь… Ну ты артист… Ладно, иди!

Распишись вот здесь, на обороте. Свободен!

Квёлая луна на небесах

явно была на сносях и дулась на мир.

Степанов залез в машину —

теперь он был частным предпринимателем,

которого завод уволил,

чтобы тут же нанять управляющим.

В таком натюрморте

вид сбоку мало что менял,

но повода для судьи вполне хватило.

— Жалко Сашку, — вдруг сказал адвокат. —

Такой мужик, командир СОБРа, а жена гуляет…

Степанов понял, о ком идёт речь.

— Ну, тут уж кому как повезёт, —

ответил он, думая о том, что на этот раз,

кажется, случайно повезло ему.

Но удача всё-таки была

фактором весьма ненадёжным,

а Степанову, благодаря попытке ареста

верно оценившему ресурсы противника,

хотелось надеяться на нечто более прочное.

Ровно через месяц он прилетел с Кубани,

его задержали и арестовали,

на этот раз совсем по другому делу,

всем казалось, что это всерьёз и надолго,

но и Степанов был уже не тот, что раньше —

теперь он был готов ко всему и надеялся

только на свой холодный расчёт…

Но это была уже совсем другая история.