Сон о русской бане и здоровенной бабе 10/10

.                                                          Виктору Шельпякову

Теченье жизни двигалось привычкой

и потихоньку утекало в сон

в котором звякали в ушах отмычкой

синичку запускали в телефон

со всех сторон по-доброму стучали

расспрашивали в зубы: кто тут есть

которые не всю, как есть, проспали

единственную совесть, ум и честь

.

Блаженной памяти звонил в субботу

шутил, он вообще был весельчак

введу, мол, шестидневку, на работу

пойдёшь, как сукин сын, да как же так

пугался я притворно, а парная

а шайка-лейка с веничком, когда ж

как не в субботу, прямо и не знаю

как называть подобный саботаж

.

Оставь одежду, всяк сюда входящий

в чистилище все без штанов равны

в предбаннике сказал Вергилий, в ящик

засовывая рваные штаны

.

У нас в стране широкой этот русский

другой армянский, 3-й сын полка

какая разница, Л.И. закуской

всех оделял из своего пайка

и каждому в подставленную кружку

плеская, вёл бесстрашно за собой

.

Да здравствует, товарищи, за дружбу

на том стоит и будет часовой

доклад, я сплю, докладбище от края

до края, где мы все одна семья

Вы курите, он спрашивал, не знаю

сатрапу отвечал упрямо я

.

Меня сретали ангельские лики

в фуражках нимбоблещущих, во лбу

гербы сияли, серпомолотилки

на глобус навалились, как в гробу

покойницкая общая уснулость

смеркнулась, и слеза сморгнулась вмиг

пустыня предо мною простирнулась

и в ней возник живительный родник

.

Вы курите, спросил майор Чекаев

не знаю и не буду, говорю

из одного в другой перетекаю

и снова, даже если и курю

.

Небритая в пивном киоске тётка

царьпушечными ядрами дрожа

мне продавала ржавую селёдку

стекали капли с жирного ножа

на желтый рупь, он был последней, слабой

надеждою, что в недрах умерла

когда, взревев: нет сдачи, злая баба

раззявила зияние жерла

.

Вы курите, и пьёте, и плюёте

на всё, что свято и приятно тут

задорных наших песен не поёте

которые по праздникам поют

.

Она казалась здоровенной бабой

с такой вот мордой и с такой вот жопой

родная наша дорогая власть

но оказалась идиоткой слабой

такого неожиданного дуба

дала однажды, хрясь, и расползлась

.

Когда во сне мой третий глаз открылся

я понял, что кончину века зрю

разносят времена чумные крысы

и вот опять любимый вождь в ноздрю

трубит зарю, и звякает бутылка

и вякает звонючий телефон

и баба Ряба заключает пылко

в объятия меня со всех сторон

.

Она была такой тупой и грубой

не спрашивала: любо иль не любо

когда вот так и так имела нас

но мы, не чувствуя давнишней злобы

теперь не бросим грязь на крышку гроба

помянем тихим словом: сдохла мразь

.

Ты помнишь, как работали, едва ли

забудешь, как гуляли, это от

и до, кто скажет: не протестовали

а водку пили, это что, не в счёт

.

А я ещё вернусь и будет пьянка

всё плохо, ну а мы-то хороши

ах, банька ты моя, родная банька

всё, мыто-перемыто от души

поскольку суждено всем передохнуть

в пути, и толком не передохнуть

и разве напоследок только охнуть

ох, до чего же бестолковый путь

.

Мне снилось: все куда-то разбежались

а я остался, вспомнить не могу

откуда эта слабость, эта жалость

она замерзнет, бедная, в снегу

.

Оттуда просыпаюсь без оглядки

а то ещё догонят и дольют

и загадают вечные загадки

о чём поёт синичка: пьют и пьют

чего нам ничего не обещает

ночь, потихоньку утекая вся

.

Я не вернусь, никто не возвращает

ся