Как мы с бабушкой варенье варили 10/10

Памяти бабушки Евдокии посвящается

Когда моя стриженная под мальчика макушка еще не возвышалась над вкопанным в саду дощатым, посеревшим от дождей столом, я каждое лето ждала заветного дня. Бабушка Дуся выходила на крылечко нашей столетней хатки, озиралась вокруг, как заправский главнокомандующий и, оценив обстановку, призывала мужа: «Сеня, давай, неси из сарая кирпичины!» «Кирпичины» были здоровенные и тяжеленные, дедушка таскал их по одной и укладывал так, что постепенно получался очаг. Спереди оставляли пространство для дров, сзади дырку «для тяги». Первое дело было сделано.

Бабушка отправлялась на базар напротив ворот и притаскивала оттуда ягоды или фрукты, в зависимости от сезона. Первой на очереди была клубника, потом шли вишни, сливы, абрикосы, малина, яблоки. Мерой служила «цеберка» —десятилитровое эмалированное ведро, наполненное вкусным грузом “під вінця” — до краёв. По мере созревания в ход шел и урожай из собственного сада: яблоки с красно-полосатыми боками, вишни, снятые со сросшихся в виде беседки деревьев, и — самое главное и любимое событие — золотая и душистая слива мирабель. Очень вероятно, что поедание именно солнечных ароматных мирабелек способствовало формированию во мне поэтических наклонностей. По крайней мере, даже сейчас, приобретя в супермаркете обожаемую «фрукту» и от души налопавшись, я немедленно и надолго впадаю в лирическое настроение.

Но вернемся к моему детству. Сырье мыли в выварке, наполненной водой из колонки на улице (водопровода не было), потом просушивали на том самом дощатом столе, покрытом чистой тканью. Следующим этапом удаляли всяческие хвостики и косточки. Вся процедура, с учетом объема заготовок, нередко длилась до вечера. Наконец, бабушка извлекала из чулана эмалированный таз, складывала в него то, что завтра должно было превратиться в в варенье, и засыпала сахаром «кило на кило». Накрывала сверху марлей «от мух» и оставляла стоять на всю ночь.

Я утром подскакивала и мчалась в сад, чтобы действо не началось без моего участия. На свет белый выносили еще один таз — медный, начищенный и невозможно ярко блестевший на солнце. Его наполняли пустившими сок ягодами или фруктами и ставили на очаг в саду. И тут начиналось самое интересное. Дедушка укладывал между кирпичами дрова, на них щепочки и сухие веточки, потом брал старую газету и подносил к ней зажженную спичку. Серая, скучная бумага, усыпанная чёрным сором букв, вдруг оживала и превращалась в удивительный цветок с живыми и подвижными оранжевыми, синими и желтыми лепестками. Завороженная сотворением огня, я мечтала сама возжечь такое чудо. Но куда там! Никто мне спички в руки не давал! А дедушка, между тем, вносил пламенеющую бумажную красавицу в очаг и бросал на сухие щепочки. Те мгновенно и весело откликались и хором вспыхивали. Через некоторое время неторопливо и важно разгорались красно-желтым светом дрова.

Начиналась варка варенья. Сироп медленно разогревался, тихонько фыркал и пускал небольшие пузыри. Бабушка бдительно следила за процессом и зорко вглядывалась в глубины медного таза, словно выведывала его тайны. А, может, так оно и было...

Себе я отводила наиважнейшую роль. В мои обязанности входило гонять кругами по периметру очага, подсматривать в топку, где дрова уже не пылали, а аккуратно излучали ровное алое сияние, путаться под ногами, заглядывать в середку варева и всячески волновать бабушку. Она без конца меня шугала: «А ну, тикай отсюда! Тикай, кому говорю! А то таз на себя перекинешь!». Эффект от этих возгласов был нулевой. Кто ж добровольно откажется от такого волшебного зрелища!

Ближе к полудню на столе появлялись глубокое блюдце и деревянная ложка, а я, умотавшись, чинно усаживалась на лавочку и ждала угощения. Пенка! Она появлялась сперва только кое-где на поверхности варенья. Я дрыгала ногами от нетерпения и указывала бабушке, что уже пора! Первую ложечку лакомства собирали и подносили мне со словами: «Дуй, а то обожжешься!». Ай, какое там! Даже секунда ожидания казалась невероятно долгой! Пенка немедленно оказывалась во рту и блаженно окутывала нёбо. Следующую порцию я получала уже на ломте пшеничного хлеба, щедро намазанного маслом. Большего наслаждения придумать было невозможно! Особенно, если прихлебывать из чашки с нарисованной ягодкой только что заваренный рубиновый чай! Налопавшись, я, естественно, категорически отказывалась обедать, но никто по этому поводу сильно не переживал.

С работы приходили мама и папа и тоже лакомились. Мама обожала пенку от слив, я от вишен, а папа уплетал любую. Дедушка и бабушка тоже аккуратно, по ложечке, зачерпывали нежнейшую сладость и запивали чаем. Солнце падало за сад, небо наливалось темной синевой, на нем уже маячил тоненький месяц и заглядывал в блюдечки — наверное, тоже хотел вкусненького. Меня укладывали спать. Во сне огненные человечки приносили на сделанном из луны блюдечке вишневую пенку, и я кормила ею маму, папу, бабушку и дедушку. На утро мои родные утверждали однако, что никакой пенки ночью не ели. Но я-то видела, как всё это было! Взрослые, наверное, просто забывали, чем во сне занимались.

Пенка в мисочках и блюдечках стояла на столе до утра, прикрытая мелкими тарелками, поскольку осы вились здесь целым роем. Кстати, однажды меня грызанула за палец оса. Она даже жало не оставила. Но ор стоял такой, что куры, мирно пасшиеся на травке, во главе с петухом примчались разбираться, что стряслось, а соседи из-за забора решительно потребовали прекратить издевательство над крошкой. «Крошка» наподдала еще больше, когда на пальце очутился компресс с уксусом. Укус уже почти не болел, но жалко было прекращать такой замечательный спектакль, собравший немало зрителей. Тогда бабушка Дуся приняла радикальные меры: сорвала с грядки самый спелый помидор, разрезала, посыпала солью, рядом на тарелку водрузила бутерброд с маслом и «докторской» колбасой и поставила всю эту роскошь перед моим носом. Рот немедленно оказался занятым, и «концерт по заявкам» прекратился. Но я до самого вечера чувствовала себя примой после успешной премьеры, демонстрировала укушенный палец родителям и их друзьям, заглянувшим в гости, получала сочувственное кивание головой и сокрушенное цоканье языком: ах, бедный ребенок! Наконец, пострадавшую актрису угомонили и уложили спать, а на следующее утро появились новые, гораздо более важные дела.

Бабушка разливала остывшее варенье в стеклянные банки, закрывала крышками, уносила в дом и расставляла на полках в коридоре. Мне разрешали копаться в остывшей золе очага, и это было отдельное приключение. Казалось,что там обязательно отыщутся сказочные человечки-веточки. Я ведь видела, как они мне махали руками из огня. Но никого я не обнаруживала и полагала, что человечки убежали под землю дожидаться следующего пламени. На завтрак мне доставались остатки пенки, и надо было ждать, когда бабушка снова возьмет «цеберку» и отправится на базар.

Нынче я прихожу в супермаркет и разглядываю на полках джемы и конфитюры. Потом ухожу без них. Кто ел настоящее варенье, сваренное в сверкающем тазу, тот всей этой кондитерской дребеденью не соблазнится. Когда летнее солнце на закате наливается красной медью, я знаю, что там, на небе, бабушка затеяла варить варенье. Постепенно появляется пенка мелких облаков... Я сажусь на террасе в кресло и прихлёбываю чай с бабушкиным вишневым закатом. И ничего лучше и вкуснее придумать невозможно!

***

Фруктово-ягодный закат.

Малина, вишня, абрикосы –

На краски щедр небесный сад.

В лучах рассеянно раскосых

Закатный медный таз блестит,

И с пенкой облачной по краю

Варенье зарева кипит

И в серединке пригорает,

Лиловой тучкою чадя.

Сироп стекает на озёра

Потоком алого дождя,

А следом струйкой льются зори.

Но ветер угли все задул.

Закат густеет, остывая,

И тучи синие в саду

Варенье в банки разливают.

Огненные человечки последних солнечных лучей вспыхивают между листьев и исчезают в наплывающем сумраке. Наверное, они переходят жить в вечернюю зарю. Но я им не завидую. Ведь небо вместе с мамой, папой, бабушкой и дедушкой находится у меня в сердце. Однажды мы там соберемся все вместе и станем пить чай. А рядом будет стоять золотая слива мирабель, выросшая прямо из солнечной косточки. И мы назовем это счастьем.