Зазеркалье-2. Как отомстить адвокату 10/10

Первый адвокат Степанова, милый мальчик,

охотно откликавшийся на имя Санечка,

был, как принято сейчас говорить, метросексуалом.

Красуясь и фасоня, он зорко следил за тем,

чтобы клиент не наговорил ничего лишнего,

а лучше всего — чтобы не давал показаний вообще.

Санечка был сам из бывших ментов,

но его попросили уйти из органов

за бурное «крышевание» малого и среднего бизнеса,

но адвокатское дело своё он знал хорошо,

а уж «кухню» следствия — тем паче.

У Степанова с Санечкой случилась

полная взаимная неприязнь —

адвокат за глаза звал клиента «мутным бруталом»,

а Степанов на дух не выносил лицемеров,

имея все основания Санечку таковым считать —

предварительно пообщавшись со Степановым,

Санечка «дёргал» в допросную комнату клиентов,

странным образом появившихся вдруг у него

среди степановских сокамерников,

дотошно выясняя, как Степанов себя ведёт,

что и куда пишет, с кем общается.

Санечка давал им указания «укреплять» Степанова,

но его «агенты» стучать и укреплять не хотели,

поскольку лощёному Санечке не симпатизировали,

поэтому ровно через пять минут

рассказывали Степанову в камере всё —

ну, или почти всё — и дружно хохотали над адвокатом.

Однако расплеваться с Санечкой

при этакой взаимной антипатии

было пока никак невозможно —

все услуги адвоката Степанову

оплачивал его шеф Миша, тот самый человек,

показания на которого, собственно,

и пытались выжать из Степанова менты,

а также специально имевшиеся в камере люди.

Адвокаты, как Степанов убедился

на собственном горьком опыте,

вовсе не помощники арестанту,

они цинично торгуются со следствием,

ничем не рискуя в случае проигрыша,

они типичные «третьи лишние»,

им выгодно как можно больше

продержать клиента в СИЗО —

чем дольше он там просидит,

тем крупнее будет их гонорар,

он видел сам и не раз — у таких адвокатов

следствие и суд могут тянуться годами.

В общем, Степанов, как говорится, попал.

В камере его потихоньку прессовали

науськанные оперчастью сокамерники,

вынуждая срочно дать показания на Мишу,

правда, пока не понятно о чём,

с воли его «укреплял» адвокат,

нагонявший всякой невнятной жути

в прямо противоположном направлении

и тормозивший следственные действия

под всякими благовидными предлогами.

Прямо детективный роман

о советском разведчике…

Степанов искренне не мог понять,

чего от него хотят все эти люди.

Ничего криминального за ним

в начале нулевых уже давно не водилось,

а впоследствии так и не нашлось,

за его экстравагантным шефом тоже,

но любая хозяйственная практика —

с точки зрения малосведущего человека —

всегда дело сложное и непонятное.

А тут ещё при аресте прокурорша

неожиданно поставила Степанову в вину

прописанную в любом уставе АО

главную цель создания каждого

акционерного общества —

извлечение прибыли.

— Смотрите, ваша честь! —

распиналась она перед судьёй. —

Они даже не скрывали свои циничные замыслы!

Они жаждали прибыли!

Тихий ужас овладел Степановым,

потому что только тогда понял он,

что они, наивные коммерсы,

говорят с судьями и прокурорами

на разных языках, как слепые с глухими,

и понимать их никто не желает.

Игра шла в одни ворота,

которые к тому же ещё

почему-то оказались степановскими.

Всё это было бы очень весело,

если бы происходило не с ним

или немного в другой ситуации, на воле,

но действо катилось по сказочному принципу —

чем дальше, тем страшнее.

Вся эта местечковая война

была Степанову напрочь чужой,

началась она давно, и вовсе не им.

Его работодатель, которого для удобства

будем дальше называть просто Мишей,

недальновидно поссорился с губернатором,

причём, честно говоря, из-за мелочи —

из-за вино-водочного заводика,

который губернатор когда-то сам

слёзно упросил Мишу взять под своё крыло.

Миша вдоволь наигрался в алкомагната,

но раскрутить этот нелёгкий бизнес так и не смог.

Одно время он даже хотел назначить

вино-водочным директором Степанова,

но что-то не срослось, и слава Богу —

иначе спился бы Степанов тогда всенепременно.

Губернатор нашёл заводу нового хозяина,

правда, кавказца с мутным прошлым,

но судя по делам, вроде вполне толкового парня,

и вот тут-то «гениальный» босс Степанова

взревновал и взъерепенился,

поднял несусветный шум и крик,

начал жаловаться во все инстанции,

и даже попытался попасть на приём

в администрацию Президента.

Толку из этого демарша не вышло,

тогда в отместку губернатору

Миша решил основать в регионе

отделение одной политической партии,

очень модной и очень скандальной,

дабы устроить местным чиновникам

исключительно весёлую жизнь.

К несчастью, Миша вылетел из армии

замполитом батареи в звании капитана,

а потому наводил везде жёсткие армейские порядки,

строил бизнес по военному образцу,

был фанатом дисциплины, отступать не привык,

словом, мужчина не навоевался

и готов был сражаться до конца.

Не успел Степанов оглянуться,

как бежать с мятежного корабля,

рьяно спешащего на абордаж,

было уже и поздно, и опасно —

вслед могло прилететь отовсюду.

Он привёл дела в порядок,

поехал сначала навестить родителей,

пристроил понадёжнее кое-какие средства,

удачно слетал по делам на Кубань,

и вот какое странное дело —

шеф его вдруг позвонил ему в Москву сам

и посоветовал пока не возвращаться…

От правосудия не набегаешься.

Лучше быть участником событий,

имея возможность самому

оперативно повлиять на их ход,

чем дрожать по тёмным углам

или быть послушной пешкой

в чьей-то непонятной игре.

Когда Степанов вернулся в город,

то в подъезде собственного дома

его тут же «приняли» собровцы,

оказалось, что он уже объявлен в федеральный розыск

по доселе неслыханному обвинению

в финансировании непонятных террористов.

Этот железобетонный аргумент в те скользкие времена

прокуроры лепили каждому бизнесмену,

потому что такая формулировка

позволяла без проблем «закрыть» любого.

Суд арестовал Степанова влёт, за пять минут,

Там он спорол свою первую дурость —

начал тыкать в нос прокурору место в чужих показаниях,

где некто свидетельствовал в пользу Степанова.

Поскучневший прокурор переглянулся

с как-то сразу загрустившим было судьёю,

а уже на рассмотрении апелляции

в этом самом протоколе допроса

почему-то оказались записаны уже совсем другие слова…

Санечка честно пытался в суде защищать Степанова,

он толкнул пламенную и гневную речь,

хотя в тонкостях дела явно не разобрался,

что вышло совсем не по его вине —

на заводе изымали при обыске документы на вес,

главное следствие только ещё предстояло,

поэтому судья вынес вполне здравое решение

Степанова на всякий случай арестовать.

Прекрасно помнил Степанов те минуты,

когда лязгнула железом дверь,

и он впервые протиснулся в духоту тесного кубрика

размерами три на пять метров,

битком набитого задумчивыми мужчинами.

Он культурно со всеми поздоровался,

высмотрел знакомое кащеевское лицо старшего,

в двух словах рассказал ему о своих злоключениях,

прекрасно понимая, что старшой и так всё знает,

вымыл мылом испачканные мастикой пальцы,

получил своё место на верхней «шконке»,

сходил впервые основательно на «парашу»,

потужился, ковырял пальцем «шубу» на стене и понял —

это всё теперь надолго, игры закончились,

надо было жить дальше по новым правилам.

Предстояло медленно и неотвратимо

«пропитываться тюрьмой»,

то бишь устраивать быт, вникать в местные порядки

и вообще вести себя аккуратно и незаметно,

поскорее забывая свои вольные замашки.

Степанову не приходилось себя ломать или страдать,

годы командировок приучили его уметь меняться,

терпеливо подстраиваться под любые обстоятельства,

менять цвет кожи подобно хамелеону —

он сам не заметил, как быстро вошёл во вкус.

Конечно, говорили ему умные люди,

что дела его совсем плохи, надо срочно что-то делать,

но толком дать Степанову совет на сей счёт на воле

никто так и не смог, а может, попросту не решился —

ситуация была непростая и деликатная.

Да и кто мог знать, что всё зайдёт так далеко?

С большим удивлением узнал Степанов в суде,

сколько его старых и добрых знакомых

были допрошены к тому моменту следователями,

но ему об этом почему-то так и не сказали.

Вот так и теряешь веру в людей…

Дел такого масштаба вообще-то

в их задрипанном Мухосранске

не случалось с тридцать седьмого года.

В этой задрипанной местечковой глуши

даже сталинские репрессии,

и те выглядели анекдотично,

например, жену секретаря обкома

посадили за то (и это чистая правда!),

что она планировала, дескать,

отравить приехавшего товарища Кагановича

рыбой фиш, приготовленной тому на обед.

Читал Степанов в одной серьёзной книге,

что местные «враги народа»

утопили друг дружку во взаимных доносах,

беднягам-энкаведешникам пришлось

разрубить возникший гордиев узел

путём расстрела у одной стенки

всех правых (они же виноватые)

и всех виноватых (они же правые).

А ещё рассказывал ему как-то

местный историк Додик Кацман,

по глупости влезший в коммерцию

и с трудом вытащенный Степановым

из весьма неприятной ситуации,

что его, Додика, как сына врага народа,

однажды случайно допустили к архивам чекистов,

и волосы зашевелились у того на голове,

когда прочитал он пачки доносов,

где жёны доносили на мужей,

сёстры на родных братьев,

а дети — на своих матерей.

Но как такое опубликуешь?

Положение Степанова было хуже некуда.

Одно дело, когда против вас решил воевать

один человек или даже пять, десять,

но когда войной на вас ополчилось

всей своей мощью такое государство, как наше?!

И главное, непонятно даже из-за чего?

Ты вышёл подраться со сверстниками,

а за углом пушки, танки, корабли и самолёты…

Степанов никогда не предавался унынию,

его деятельная натура требовала активных действий.

Выбор в данной ситуации оставался только один —

немедленно прояснять эту чёртову ситуацию.

Только пару лет спустя Степанов понял,

как невероятно, как непостижимо

ему повезло в те первые дни ареста.

Решись он на эти активные действия неделей позже,

и ложка оказалась бы уже не так нужна к обеду.

А так — свезло ему, как есть, свезло!

И помог этому везению, как ни странно,

тот самый сексапильный адвокат Санечка.

Майским тихим воскресным вечером

Санечка, купивший себе новый «минивэн»

и по такому приятному случаю

бывший изрядно откушавши,

зачем-то решил заглянуть к Степанову в СИЗО.

Он-то и протрепался узнику спьяну,

что босс Миша-де «намотал» глупых ментов,

ушёл от наблюдения и полетел сегодня в Москву

сливать президенту компромат на губернатора.

Удивительное дело —

в СИЗО все городские новости

почему-то всегда узнавали первыми…

Когда Миша, вызванный повесткой на допрос,

перепугался и неожиданно виртуозно

ушёл от ментовского наблюдения,

органы всполошились, засуетились, забегали,

пребывая в полной «непонятке»,

откуда теперь и чего ожидать —

плюс Миша давно уже подал документы

на австрийское гражданство.

А надо добавить ещё и то,

что фамилия Мишина, собственно,

пока ещё ни разу не возникала

в следственных документах,

что вообще не давало никаких оснований

даже для его допроса — не то что ареста.

Возникла та самая ситуация,

когда герои разводят руками

и говорят: «Опа-на! Какой конфуз!»

Команда «фас» оказалась невыполненой,

горе-сыщики упустили главного «виноватого»,

а вот случайно или намеренно его профукали —

предстоит теперь долго разбираться.

Но откуда арестанту в СИЗО знать от том,

про что всего пять минут назад

спешно и тайно доложили генералу МВД?!

Пожалуй, следует опустить детали

той блистательной контр-операции,

которую провернул тогда Степанов,

она заслуживает отдельного рассказа.

Недаром же он провёл столько переговоров —

да, он блефовал, но удача любит смелых.

В общем, седовласый областной прокурор

самолично гарантировал Степанову

замену серьёзной меры пресечения

на только что введённый тогда домашний арест,

главное — чтобы как можно скорее

тот дал любые показания, в которых

прозвучало бы имя его работодателя.

Намерения их в целом совпадали — —

Степанов и сам уже давно горел желанием

наконец-то дать внятные показания,

объяснить тупицам в мундирах,

насколько глубоко они заблуждаются,

что у них с шефом чистый и честный бизнес,

а набрать себе команду толковых управленцев

вовсе не означает создать ОПГ —

организованную преступную группу.

Он никого не закладывал,

но молчать дальше и отрицать очевидное

было просто глупо,

все знали, что Миша как глава Совета директоров

принимал от него отчёты о проделанной работе,

давал лично почти каждый день ценные указания,

в которых не было никакой тайны или криминала — —

обычная работа корпоративного топ-менеджмента.

Проблема крылась в том,

что с точки зрения прокуроров и на их фене

всё это неизбежно доказывало

«причастность к расследуемым событиям»

его беспокойного шефа,

этого им было предостаточно.

Степанов понимал это, но что ему было делать —

упорно молчать, храня секрет Полишинеля,

дескать, Миша не имеет к заводу никакого отношения,

или дать наконец-то следствию возможность

с помощью Степанова разобраться в наветах?

Степанов был тогда наивен, как дитя,

он свято верил: «Во всём разберутся!»

Но это была игра с дьяволом.

Они все недооценивали российское правосудие.

На суде за эту самую что ни на есть обычную

хозяйственную деятельность,

его шефу, с помпой отловленному в Москве

специально высланной группой СОБРа,

буквально на ровном месте

вкатили потом целых ДЕВЯТЬ лет.

Миша, с виду человек умный, совершил ошибку,

отказавшись принять ситуацию такой,

какая она сложилась,

он вступил в бой с Системой,

проиграв его ещё до первого выстрела —

не имея ресурсов власти,

Систему победить нельзя.

Ко всеобщему ужасу адвокатов,

судьи особенно не заморачивались —

обозрев тысячи документов,

они почему-то сделали вывод о том,

что Миша виновен —

решили вот так, и всё тут.

И никто так и не смог доказать обратного.

Но Санечка… Ах, этот метросексуал Санечка!

Когда буквально через пару дней

Степанов вдруг начал давать показания,

его адвокат побледнел, покраснел —

не дожидаясь окончания допроса,

прямо с крыльца прокуратуры

Санечка кинулся звонить в Москву:

«Шеф, всё пропало!».

Теперь всё встало на свои места,

и Степанов понял, какую роль отвел ему

его работодатель в спектакле «Бери всё на себя».

Когда дураков подставлять шею

вместо него не нашлось,

Миша на суде затеял другой спектакль,

под названием «Вали всё на Степанова»,

тем самым лишь окончательно

усугубив их личные отношения —

Степанов мог бы на суде кое в чём и помочь ему,

но не стал — не плюй в колодец.

…Через пару дней после его допроса

какие-то очень нехорошие люди

угнали новенький Санечкин «минивэн»,

сожгли машину где-то за городом

и Санечка примчался к Степанову пьяным,

прямо в кабинете СИЗО полез драться с криком:

«Я знаю! Это всё ты подстроил, сволочь!»,

и ошарашенный конвой их еле-еле разнял.

Пришлось им, конечно, расставаться…

Долго ещё над бывшим адвокатом Степанова

хихикал весь город, из уст в уста

передавая легенду о тайной мести.

Отомстить адвокату предложил коварный Герцман,

которому Санечка тоже чем-то насолил в прошлом,

обошлось это всё заказчику совсем недорого —

вы даже не представляете себе,

на что готовы пойти за пару доз героина

обычные российские наркоманы…

Адвокатов Степанову для следственных действий

прокурорам пришлось искать в соседнем городе —

доморощенные «супер-лойеры» в ужасе

раз и навсегда зареклись с ним работать.

На суд пришлось брать адвоката по назначению,

тот однажды что-то сдуру вякнул невпопад,

получил в сортире вполне заслуженную «плюху»

и впредь старался держаться от клиента подальше.

Но совесть Степанова всегда была чиста —

À la guerre comme à la guerre.

Фонарные столбы никогда не нападают первыми.

…Иногда Степанов задумывался —

а что, если бы Миша одумался тогда,

помирился с губернатором,

покаялся, был прощён, обласкан —

интересно, что было бы тогда с ним, Степановым?

Но по великому нашему счастью,

история не знает сослагательного наклонения…