От Иуды 10/10

          “И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать?..

           И я сказал: вот я, пошли меня...”

Учил прохвостов добрый проповедник:

“Сокровищ не ищите на земле,

на небе собирайте...” В пользу бедных

всё это болтовнёй казалось мне.

Он сам меня поставил казначеем

своей общины, хоть и не был твёрд

в расчётах я, как этим назначеньем,

несчастный олух, был тогда я горд!

Увещевал он слабых: “Не грешите...”

“Дай хлеба!” - отвечал голодный сброд.

А я предупреждал: “Тебя, учитель,

всё это до добра не доведёт!”

Лишь улыбался мне мучитель кроткий,

знай проповедовал он голытьбе,

и удалялся по стезе короткой

наперекрёст неведомой судьбе.

Просил я чуда, кто меня осудит?

терпения испытывать нельзя,

теперь уже неважно... будь что будет,

зашла в тупик смиренная стезя.

Так вот что Он имел в виду, лукавый,

когда благословлял на подвиг мой.

Ему навеки неземная слава,

мне навсегда позорное клеймо!

Раскрыл я Книгу и увидел строки:

“Когда мой дух во мне изнемогал,

Ты знал стезю мою...” Он знал, жестокий,

на что меня расчётливо толкал.

Оправдано ли жертвой беспримерной

посредственное средство - западня?

Спасая всех неправедных от скверны,

принёс Он в жертву грешного меня.

Я оправдался перед небесами,

мне оправданья нет в глазах толпы,

и вот, иду из Города, глазами

сухими вижу вдоль дорог столбы.

Текут куда-то облака, селенья,

повозки, перекрёстки, провода,

прохожие... Нет никому спасенья.

Жизнь смерти предаётся без стыда.

Плывут барашки над юдолью скорби,

как будто на закланье в небесах...

Сижу над Мёртвым морем, спину сгорбив,

читать мешают слёзы на глазах.

Я всё забыл. Детали этой сказки,

две тыщи лет волнующие вас,

недостоверны... А какой развязки

достоин, полагаете, рассказ?

Я заполночь на сцене театральной

сижу, и в одиночестве курю,

и слышу голоса, как ненормальный,

и может, сам я это говорю:

Злодей да не свершает злодеянья,

завистник не завидует, слепец

находит путь, себя на посмеянье

безмозглой черни отдает гордец,

а человек, который хоть немного

в свою осмысленную верит роль,

не кровяная вошь подмышкой Бога,

не бледная в Его комоде моль,

пусть этой роли он не изменяет,

душа живая верою живёт,

блаженнее кто истины не знает

того, кто, зная, душу продаёт...

Но кем я был? Орудием слепым

в руке бесчувственного демиурга?

Или для высшей цели избран был:

для страшной роли преданного друга?

Пришёл туда, послушный ученик,

куда меня наставник мой направил...

Эли́! Эли́! Лама́ савахфани́?

Мой Боже, для чего меня оставил?