Подарёнкины чудеса 10/10

   Ей казалось, что она поёт, но, по мнению хозяйки, она была скрипучей, и страшно раздражала женщину: той совершенно не хотелось смазывать «эту певичку» маслом (вот ещё… руки пачкать), и бедняжка замирала всякий раз, как к ней притрагивались. В конце концов, её сняли с петель и на её место поставили крепкую дверь, заодно поменяв и деревянную изгородь на металлическую ограду. Словно от неловкости за свою невостребованность, скрипунья немного покосилась, и, в конце концов, внимательно осмотренная хозяином, крепким мужичком по имени Матвей, была выставлена из сада к сараю.

Трудно было освоиться на новом месте: дразнился ветер и подтрунивало солнце, косился дождик и пугали тучи. Впрочем, бедняжке было всё безразлично: она совсем не представляла себе дальнейшей судьбы. «А, будь, что будет», – решила изгнанница и смиренно затихла в уголке.

Однажды мимо двора проходил местный «чудилка» (так его называли деревенские жители). Это был старичок с лучистыми глазами, и хитроватым прищуром, сквозь который он умел ничего не пропускать незамеченным. Дед сразу обратил внимание на обнову… и ступил во двор.

Хозяева вышли навстречу гостю, давно уже привыкшие к тому, что этот чудак «постоянно что-то выдумывает». Прошлым летом он устроил в своём саду грандиозное чаепитие для всей деревни, а перед этим собирал у всех подряд старые самовары, которые люди приготовили на выброс. Сам чинил, лудил посуду… Чудак – одно слово. Правда, получились очень весёлые посиделки. Люди пришли с пирогами и яствами. Благо, уборочная страда прошла, и можно было отдохнуть. Столы были сооружены из пеньков, которые дед коллекционировал в своём саду с давнишних времён, и положенных поверх досок. Все пили чай по старинным рецептам (дедок и их записывал). Здесь был и капорский, и морковный, и вересковый… в общем, праздник удался на славу. Засиделись допоздна, и всё вспоминали своих предков да их песни пели. Интересно то, что и молодые люди подпевали.

Так вот… на этот раз старик сразу, без долгих заходов, завёл разговор о калитке: «Что, мол, случилось? Али поломалась? А получив ответ, что просто надоел её скрип, тут же и попросил отдать ему эту «никчемную вещь». Хозяин с улыбкой тут же и дал согласие: «Да, бери, чудак-человек… только на что она тебе? Даже на растопку не хватит».

Старичок хитро так прищурился и ответил: «Вот придёт время, и вы ещё не раз вспомните про неё… Ну, что, пойдём, милая?» – обратился он к калитке, чем вызвал опять-таки улыбки у бывших хозяев изгнанницы.

Все посмеялись (каждый своему) и разошлись: домочадцы в дом, а «чудак-человек» с калиткой на горбушке пошёл своей дорогой.

Наутро Матвей поделился рассказом о своей «вчерашней щедрости» с соседями, а те ему рассказали, что «чудило» уже вторую неделю собирает всякий хлам по деревне, не иначе, как для музея старья. На том и угомонились на время.

А по осени пошёл по деревне слух, что мужичок-чудачок и впрямь открыл музей. Прямо в своей старой риге, которую оставил ему председатель колхоза. На ремонт денег всё равно не было. Дедок подправил строение, обшил поперечными спилами поваленной недавно сильным ветром берёзы (на неё никто не претендовал) и покрыл морилкой, а над входной дверью и табличку приколотил, правда, до поры прикрыл тряпицей надпись.

Жизнь шла своим чередом. Каждый занимался своим делом, периодически выспрашивая друг у друга, как там дела у чудака продвигаются. Наконец, настал день, когда деревенские ребятишки с самого утра понесли по домам известие, что, мол, сегодня состоится открытие… Ну, кто мог пропустить возможность подивиться на новую выдумку деревенского «чудилки»?

Народу собралось, страсть как много, да почитай, вся деревня. Ждали, когда же старик явит народу чудо (он, де, давно уже обещался). Сам всегда говорил, что никто не сможет чудо подарить людям, если они сами не побеспокоятся. Беспокоились, по всему видать...

Сорванная тряпица открыла табличку, на которой было написано обычным мелом название: «Подарёнкины чудеса». Все немного опешили: ну, какие такие чудеса у них в деревне могут быть, о которых никто не знал до сих пор? Дело в том, что деревенька называлась – «Подарёнка».

Люди стали входить внутрь помещения, и некоторые даже издавали удивлённые возгласы:

– Ой, бабоньки, глядите-ка! Марфина прялка-то, какая нарядная по центру, а вокруг-то, как женихи, все калитки ветхие!

– Глянь-ка сюда, мужики! Это ж колесо от моей старой телеги! Даже не узнать – лаком покрыто...

– О! Дуга нашей лошадёнки, что я в прошлом году поломал, перевернувшись в санях, когда на масленицу детишек катал! Да с колокольцами!

– Ой, и наша старя дверь от подпола...

– Да, где ж чудеса-то? Все калитки снятые со старых заборов здесь собраны… да ещё и верёвочки к ним привязаны...

Старик опять хитро улыбнулся и показал на лавки, поставленные вдоль стены. Люди стали рассаживаться. Наконец, все немного попритихли, старик закрыл входную дверь и помещение погрузилось в темноту. Все давно уже привыкли к странностям чудака и потому не сильно испугались – просто ждали, затаив дыхание.

Когда глаза немного притерпелись к темноте, стало заметно, что под самым потолком, всё же горела не то керосинка, не то лампочка, да такая тусклая, что свет от неё совсем чуть освещал место, к которому сходились все верёвочки. Дедок-чудачок стал резво подёргивать за них, и странные звуки, возникшие словно ниоткуда, из ничего, пролились над головами в полутёмное помещение.

Что это была за музыка, никто не знал, но было ощущение, что люди перестали дышать, чтобы не спугнуть её. В ней были и какие-то напоминания дедовских песен, и плач ребёнка, и стоны любви, и дыхание ветра. То, вдруг, всхлипнет неведомая страдалица, то прозвенят колокольцы под стук чьей-то калитки и скрип колеса. Будто и впрямь мимо конь провёз неведомого седока… И было в этом что-то, прямо скажем, колдовское, дивное. А старик просто пел песню за песней, тихо так, будто для себя одного. И песню своей матери, и песню своего отца, и песню своего деда, а может и прадеда.

Уже затихли звуки, издаваемые всей этой, собранной в риге, «концертной бригадой», а люди почему-то не говорили ни слова. Наконец, кто-то вздохнул: «Да… Время идёт. А, ведь эту прялку Марфе ещё её отец купил на базаре. Помните, когда в Торгсине ещё ситчик в голубой цветочек завезли? Мы тогда все понапокупали… А Лизка Потапова нам платьев нашила. Надеть-то было нечего… И ходила деревня вся в синий цветочек». «Да», – вздохнул кто-то в ответ...

И понеслось… люди стали вспоминать события своей жизни, казалось бы, давным-давно похороненные в толщах памяти. Кто-то всплакнул, кто-то начал просить у кого-то прощения за когда-то нанесённую обиду, кто-то кого-то простил. Так они и сидели долго-долго, просто разговаривая по душам. Ведь в жизни на это зачастую не хватает времени.

«А что, ведь и вправду чудо нам подарил, чудило-то наше.

Вот захочется «поскрипеть» о том, о сём – а тут есть местечко… глядишь и скрип родной калитки теплом согреет», – вымолвил кто-то.

Так и прижилось чудо-то в деревне. И что интересно: в каком бы настроении ни пришёл туда человек, а ходить стали довольно часто, удалялся из «музея» всегда умиротворённым, и вроде, как новым. Из района приезжал корреспондент, всё выспрашивал у старика, как он это придумал, да тот только плечам пожимал, мол, и придумывать-то ничего не пришлось, просто жить ему интересно. Хорошее объяснение. Потом корреспондент, тот самый, даже в газете печатал о «Музее скрипа в деревеньке Подарёнке». Обещался помочь в устроительстве тёплого помещения… Даст Бог – и впрямь выполнит обещание.

А деревенские, понемногу, сами стали приносить старику-чудаку дорогие им поветшавшие вещи, чтобы сохранить для потомков память. И, главное, было теперь у людей место, где можно было и со своей душой пообщаться, и с другими по душам поговорить.

03.12.2011