Похороны 10/10

Похороны

Александр Бочаров 55                

               В пятницу с востока, по всему горизонту, расплескалось яркое, разноцветное зарево наступившего утра. Солнце медленно поднималось со стороны леса, с правого берега реки Томь. 
Плотный пепельный туман расстилался по низовью, по впадинам и над поверхностью русла реки. Воздух стал прозрачнее и несколько мягче. 
Переливы и проблески солнечных лучей сияли и светились на мартовском снежном покрове, оставшемся от затянувшейся сибирской зимы. 
Через две-три недели природа всё расставит на свои места: интенсивно начнут таять снега, обильно потекут ручьи, вскроются реки ото льда, прогреется земля, пробьются первые цветы и зелёным ковром покроется земля...
               На окраине города Юрга, около чащи берёз, тополей и осин дружно зачирикали воробушки, громче и хлопотливее защебетали зяблики, скворцы и коноплянки. Тревожно вспорхнули сороки и галки, пролетая над заснеженным пепелищем бывшего дома Скорика. 
Спугнув птиц, цыган Арсен посмотрел на пожарище, развернул свою санную подводу, запряженную  мерином, и медленно стал объезжать дворы улицы Березовая, оповещая бывших соседей Марии Михайловны о похоронах, намеченных на субботу, 24 марта 1951 года.
Он объяснял жителям, что завтра, после часу, на нижнюю поляну, около продмага, подъедет шофер на "Студебеккере" и сможет забрать порядка 12-14 человек для перевозки к месту прощания и погребения усопшей.
Во второй половине дня разыгралась метель, завьюжило, повалил мокрый снег. Арсен укрылся овчинным тулупом и лихо насвистывая погнал запряженного мерина к себе домой...
               Мария Михайловна скончалась в городской больнице и находилась в морге, где провели вскрытие её тела и выдали Савельеву справку о смерти Скорик М.М. С этим свидетельством Николай обратился в ЗАГС и получил другую справку формы 33.
Православная традиция предписывает совершать погребение на третий день после смерти человека, но обстоятельства сложились по иному.
Лишь через день Николай узнал о трагедии в семье Скорика. Он назвался племянником Марии Михайловны и в школе ФЗО по семейным обстоятельствам оформил трёхдневный отпуск для организации похорон.
Дату погребения умершей назначили на пятый день, в субботу 24 марта.
               Ранним субботним утром припорошило лёгким пушистым снегом вчерашнюю наледь. Едва ощутимый морозец быстро слабел под тёплыми лучами яркого солнечного света. 
Безветрие и тишина безмолвствовали на окраинах города, по снежным просторам, до кромок леса и дальше, вглубь, к руслу реки,  закованной пористым, рыхлым льдом.
Через две-три недели в ледяном покрове реки появятся промоины, усилятся переливы воды, Томь вскроется ото льда и её бурные, мутные воды понесутся вниз к Оби, чтобы слиться в единое широкое русло...
               К полудню Арсений, Николай и священник на санях-дровнях привезли усопшую к месту последнего проживания.
Для отпевания из церкви пригласили батюшку Корнилия, который ещё в морге окропил тело и гроб изнутри и снаружи святой водой.
               В гроб под голову Марии Михайловны положили подушечку, до пояса покрыли погребальным покрывалом  с изображением креста, образов святых и молитвенных надписей.
В левой руке покойной — погребальный крест, на груди — образ Божией Матери.
Гроб поставили в бараке, посреди комнаты перед иконами, головой к образам.
Зажгли свечи, которые будут гореть всё время, пока покойная находится в доме.
               Мария Михайловна одета во всё белое, голова покрыта светлым платком - некий знак того, что успение есть не только скорбь расставания с ближними, но и радость встречи с Богом.
На лоб умершей положили венчик — символ соблюдения веры и совершения христианского жизненного подвига.
Венчик, где изображены Спаситель, Божья Матерь и пророк Иоанн Предтеча, даёт надежду на то, что усопшая в вере получит по воскресении от Бога венец нетления.
На безымянном пальце правой руки покойной блестело узкое обручальное колечко, на ногах обуты лакированные туфельки.
               Бабушки об усопшей неустанно читают канон "Последование по исходе души от тела", а затем Псалтырь...
Три доченьки, рождённые с разницей в несколько минут, в один день и час, сидели в скорбном молчании у изголовья гроба умершей мамы. Выплаканные  красные глазки не светились, не искрились, не плакали.
               Из следственного изолятора под конвоем  привезли Серёжу Скорика. Пожилой конвоир снял наручники с рук осуждённого и тихо удалился за порог комнаты. 
Сергей осунулся, изрядно исхудал, скупые слёзы покатились по его щеке. Он достал платочек и присел рядом с сестрами, около гроба матери...
               Есть ли мера?!  И где предел этим тяжким пыткам, внезапно свалившимся на плечи семьи Скорика?! 
Бог!  Слышишь ли ты, видишь ли ты?! 
Ведь мы изредка ходим в церковные приходы, моля тебя о прощении и помощи...
В траурном убранстве и в скорбной тишине вдруг заныло, заскрежетало болью в груди, под рёбрами у Серёжи Скорик.
Стынет внутри, разрывается, там, где, возможно, ещё приютились клочья истерзанной, поруганной, нетленной души.
Так ли это?!  Или эта душа, уставшая от бед, тоски и печали давно покинула бренное тело и витает по просторам над диким ковыльным  полем, или над скалами, вдоль берега теплого моря...
Всё сдавило до замирания в сердце... , но оно ещё бьётся, стучит и тревожится, стремится выскочить из телесного ступора, охватившего руки, ноги и сознание Сергея.
               Мысли путались, хаотично прыгали в глубине извилистого, напряжённого мозга. Они могли с криком вырваться наружу, в окружающее пространство, в бесконечный и вечный мир!
Кто услышит, поймёт такие звуки, схожие с набатом или колокольным звоном!
Это — чудовищный стон истерзанной, измученной души, зародившийся там, внутри, в приоткрытых створках, повисших на  сломанных и ужасно скрипучих  пЕтлях.
               Следом за батюшкой тихо вошёл юродивый Митенька, одетый в старенький, но чистенький зипунок из грубого домотканого сукна синего цвета со швами, отделанными контрастными шнурами, с кожаными пуговицами и петлями. 
На ногах красовались белые пимы, обутые в красные галоши. На голове солдатская шапка - ушанка, завязанная веревочками на затылке. 
Кивком головы поприветствовал присутствующих, снял шапку,  смял её в руках. Медленно обошел гроб, положил две маленькие ватные подушечки под голову Марии Михайловны, поклонился и тихо прошептал:

                Ветер из Рая, 
                В тумане заблудший...
                Маша, не знаю,
                Может - там лучше...

               Он принёс небольшой венок отделанный на свой манер и вкус из медной проволочки, скрученной в прочный, круглый ободок с привязанными веточками высушенных полевых цветов и пахучих трав, душистого сена и золотистой соломы.
Гроб вынесли из барака, обращая лицо покойной к выходу, ногами вперёд. Верующие бабушки запели "Трисвятое...
В повозке установили и надёжно закрепили гроб с телом усопшей Марии Михайловны. 
               Арсений слегка хлопнул вожжами по насыщенно желтому крупу мерина, отливающим золотом, громко крикнул: 
"Но ... ! " и стронул с места животное, запряженное в сани-розвальни. 
 На небольшом подъёме цыган пустил лошадь шагом, а затем конь перешёл на естественный аллюр и возглавил траурную колонну.
               Следом взревел мотор "Студебеккера" во все свои 95 лошадиных сил, запахло выхлопными газами. За бараком, в стайках из горбыля, закудахтали напуганные куры, закукарекал петух, в конуре на привязи завыла собака. 
К задним колёсам отъезжающей машины с лаем бросился чёрный дворовый пёс.
               Щупленький дед Матвей суетливо семенил своими ножками вслед удаляющейся похоронной процессии, на ходу нахлобучивая шапку-ушанку, и торопливо застёгивая пОлы потрёпанного овчинного тулупа. 
Он порывался последним забраться в пассажирский салон отъезжающей машины. 
Савельев и Скорик подхватили дедушку за руки, потянули на себя вверх, дед завис в свободном положении, размахивая ножками, обутыми в валенки с  натянутыми сверху галошами. Резким движением своих сильных рук, парни втащили его в будку "Студебеккера". 
Дед Матвей завалился на краешек скамьи, отдышался и не спеша вытер пот со лба стёганной рукавичкой, привязанной к манжете рукава тулупа.

              (Отрывок: приезд на кладбище...)

               Тишину кладбища нарушил железный скрежет полозьев саней по нетронутому снежному насту и ревущий  фирменный двигатель "Геркулес" все проходимого "Студебеккера" с металлическим кузовом. 
Протяжная, тревожная гамма звуков, как песня, ранившая  душу, с шумом пронеслась над погостом и удалилась в сторону ближайшего леса, распугивая вспорхнувших и поднявшихся на крыло птиц. 
Там, вверху, в кронах хмурых стволов деревьев, сомкнувшихся иголками сосновых вершин, звуки  отразились эхом и смешались с лесными вздохами старого леса...
Такой шум, как неясное, смутное воспоминание об ушедшем, болью отдавалось внутри, обжигая сердце переливами энергии: то ли от внутреннего избытка чувств, то ли от каких - то иных внешних, невидимых пульсаров.
               Своим обычным: 
"Тпру...", цыган остановил лошадь рядом с могилой, после чего мягким движением, сверху вниз, на себя потянул вожжи. Снял рогожину, прикрывающую домовину, отвязал сыромятные ремни - крепления. 
Могильщики установили гроб на выставленные табуретки с открытым лицом покойной, обращенным к востоку, в сторону Томи, для отпевания и прощания.
Присутствующие родственники и друзья покойной стояли у гроба и держали в руках зажжённые церковные свечи с маленькими абажурчиками, защищающие огонь от порывов ветра.
               Верующие начали отпевать усопшую песнопением, с кратким изложением всей судьбы человека. За нарушение Адамом и Евой заповеди Творца, человек снова обращается в землю, из которой был взят.   
Но несмотря на множество грехов, он не перестаёт быть образом славы Божией, а потому Святая Церковь молит Господа, по его милости, простить грехи усопшей и  удостоить её Царства Небесного.
               В конце отпевания, по прочтении Апостола и Евангелия, священник Корнилий зачитал разрешительную молитву.
Для наглядного удостоверения в прощении и примирении с Церковью, священник вложил в правую руку усопшей свиток с молитвой.
               Верующие запели трогательную песню:
"Видя меня лежащую безгласной и бездыханной, восплачьте обо мне все братия, и сродники, и знакомые. Вчерашний день беседовала с вами и внезапно настиг меня страшный час смерти, но придите все любящие меня и целуйте последним целованием..."
               Машенька Скорик, тридцати восьми лет отроду, лежала в гробу с плотно закрытыми глазами; некоторая бледность её лица и губ подтверждала, что жизнь её остановилась.
Серёжа и три сестрёнки обошли гроб с телом мамы, поцеловали на её груди иконку и венчик на лбу.
Митенька следил, чтобы слёзы прощающихся не попали на покойницу и предупредительно произносил: 
"Отойди, отойди, не роняй слёзы туда". 
Присутствующие подходили к телу покойной, просили прощения за невольные обиды, прикладывались к иконе на груди усопшей и венчику на лбу, и желали: 
"Пусть земля тебе будет пухом",  некоторые бросали в могилу мелочь, при этом говорили: 
"Вот тебе доля - не проси боле".
               Над гробом Марии Михайловны возглашается "Вечная память".
По окончании прощания отец Корнилий накрыл лицо покойной покрывалом и крестообразно посыпал землёй закрытое тело со словами: 
"Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущий на ней".
После этого могильщики закрыли гроб крышкой и заколотили гвоздями.

              (Отрывок: на могильном холмике)

               Сергей упал на холодную землю из промёрзших комков, образующих холмик могилы мамы.  На склонах насыпи лежали свежие венки с траурными лентами. 
Немного ниже, по периметру насыпанного грунта, юродивый Митенька раскладывал зелёные веточки сосны и ели. 
Он снял шапку, засунул её за пояс, небольшой ветерок распушил его густые золотистые волосы. Впалые, влажные глаза юродивого выражали и скорбь, и горе, и тоску с печалью...
               Митенька трижды перекрестился, аккуратно поправил надгробный крест с двускатным покрытием, под которое установил маленькую иконочку. Медленно отошёл на край, к середине могильного холма, снова перекрестился на деревянный крест - часовенку и тихо прошептал:

                Все-таки остался
                На земле твой след:
                Ты ушла из жизни,
                А из сердца – нет...

              (Отрывок: окончание погребения на кладбище...)

               Стальное с синим отливом небо покрылось облачной рябью с длинными продольными просветами. Солнечные лучи, проникая сквозь матовую завесу из дымчатой пелены, прогревали выкопанные  из глубины могилы: комки, куски и обломки мёрзлого грунта ...
               Тёмная одежда людей похоронной процессии, арендованный  "Студебеккер", цыганская повозка на полозьях и мерин буланой масти с необычным золотым оттенком шерсти — все и всё грелось и наполнялось теплотой.