Воздушные шарики 10/10

Сегодня папочке исполнилось бы девяносто пять лет... Памяти папы я посвящаю эту миниатюру-воспоминание...

Дважды в год под праздник: в ноябре и в мае — я ждала подарка. И вот мама приносила небольшой пакетик с разноцветными маленькими чудесами. Он помещался на полку в шкафу. Утром, в праздничный день или накануне, папа доставал заветный кулёчек и начинал работать. Комната постепенно расцветала воздушными шарами. А я восторженно верещала: «Ой! Тёмно-зелёный! А это малиновый! Ох, смотрите, лиловый и ярко-жёлтый!» Мама и папа радовались моему детскому счастью и, зная мою любовь к необычным цветам, старались выискивать шарики с редкой окраской, а не просто банальные красные, зеленые и синие. Папа старался изо всех сил — и иногда после внезапного хлопка от чуда оставалась одна жалкая тряпочка... Но он всё же рисковал дальше, а мы с мамой рядышком тихо шептали: «Ой, хватит, а то лопнет!», но при этом с расширенными глазами наблюдали за тем, как шар становился из толстенького, неуклюжего коротышки огромным и почти прозрачным красавцем.
Часть этой воздушной красоты привязывали к флажку и вручали мне. Потом мы с папой отправлялись на демонстрацию. Вот и институтская колонна. Все здоровались с уважаемым преподавателем за руку и спрашивали: «Это ваша дочка?» Он подтверждал сей факт, а я немедленно начинала чувствовать себя невероятной знаменитостью, задирала нос и исподтишка поглядывала вокруг, все ли меня заметили и оценили по достоинству белые банты (в мае) или голубую вязаную шапку с белым помпоном, завязанную на капроновые ленточки под подбородком ( в ноябре мои ушки содержались в строгом тепле, чтобы не надуло). Получив добрую сотню одобрительных улыбок, я расслаблялась, забывала об имидже звезды и залезала к папе на руки, чтобы всё лучше видеть. Духовые оркестры старались от души, и музыка влетала в меня, как бабочка в комнату, и начинала трепетать внутри. О, даже только ради этого стоило сюда приходить! Конечно, уже через час я начинала хныкать, всё чаще просилась на руки, и папа тащил меня вместе с шариками добрых полпути. Наконец, всё мероприятие завершалось на главной площади, колонна дружно орала «Ура!», и мы расходились по домам. Мама к этому времени накрывала на стол, приходили гости, и начинался праздничный обед.
Постепенно я становилась старше, на руки уже не просилась, а просто мужественно терпела, когда новые туфельки или башмачки немилосердно стискивали ноги (не идти же на демонстрацию в старой обуви, в самом деле), но по-прежнему гордилась, что я папина дочь!
Летом мы ездили к морю и катались с папой на катере. Мне ужасно нравилось, когда волна нас поднимала, а потом резко швыряла вниз, так что ухало под ложечкой. Папа, моряк в прошлом, стоял рядом и улыбался, я тогда ещё ничего не боялась и снова переполнялась гордостью, что являюсь дочерью моряка! Однажды мы отправились на морскую прогулку, когда уже слегка штормило. Я с восхищением наблюдала, как наш катерок ныряет вниз, в провалы между волнами и снова взлетает на гребень, покрытый вспученной пеной. Ветер усиливался, шторм крепчал, волны стали уж слишком высокими и грозными. Папа велел держаться за поручни и крепко обнял меня за плечи. Катер, самый последний из всех, всё же сумел причалить, и нас со всеми предосторожностями высадили на пирс. Потом всякое движение судов прекратилось, и буря разгулялась совсем серьёзно и страшно. Но мы-то уже были на суше и с безопасного расстояния наблюдали за гигантскими валами, которые свирепо набрасывались на галечный пляж и прибрежные камни, покрытые водорослями. Какой-то безумец решил тогда помериться силами со стихией и шагнул в волны. Через несколько минут вода вернула его, но уже без одной руки. Вторая осталась где-то между валунами. «Скорая» увезла несчастного, а я с тех пор научилась уважать явления природы.
Перед десятым классом я снова попала к морю. Папа сопровождал группу студентов-иностранцев на отдых и получил разрешение взять с собой жену и детей. Иностранцы общались со своим наставником очень уважительно, на меня поглядывали с любопытством, а я опять купалась в лучах папиной славы и была счастлива тем, что отца теперь знают люди из разных стран.
Последний школьный экзамен был сдан. Выпускной бал прошелестел вальсами, прогремел популярными шлягерами, школа устояла под нашим дружным топотом в такт музыке: «Хоп-хэй-хоп!» Потом, как это тогда было принято, мы всем классом пешком отправились на главную площадь города. Человек десять родителей во главе с моим папой были нашими телохранителями (это происходило по инициативе дирекции школы и тоже было тогда общепринятой нормой) и следовали за нами на некотором расстоянии. Уже светало, когда мы пустились в обратный путь. Троллейбусы ещё не ходили. Проспект был чист и пуст. Мы, изрядно уставшие, без большого энтузиазма волоклись небольшими группами по тротуару. Моим самым большим желанием на тот момент было скинуть белоснежные туфли на высоченном каблуке и топать босиком. Подружка шла рядом и тоже ныла. Мой папа осторожно приблизился и моментально оценил обстановку. Через несколько минут мы уже сидели в такси, донельзя довольные. По лестнице до квартиры я поднималась уже таки босиком.
… Когда я оглядываюсь на свою жизнь, то сейчас, с высоты опыта и возраста, понимаю, что гордость за родителей и желание хоть немного им соответствовать были весьма существенными побудительными мотивами моего существования. Школа с золотой медалью, диплом с отличием (я пишу здесь об этом не из хвастовства!) — всё в значительной степени для того, чтобы сказать: мама и папа, смотрите, я тоже уже чуть-чуть могу! Для меня была (и есть!) крайне важна честь семьи, её достоинство. Я привыкла вести отсчёт от высокой планки, заданной мне по рождению. Это весьма дисциплинировало и приучало к ответственности.
Я поступила в аспирантуру и впервые вошла в кабинет своего научного руководителя— известного, убелённого сединами профессора, прекрасного доктора и мудрого учёного. Он несколько скептически взглянул на новую аспирантку и начал беседу. Вопросы сыпались один за другим и касались не только будущих научных интересов, но и жизненных взглядов, подходов к решению проблем и прочее, и прочее... Час спустя мой будущий учитель выдал следующее заключение: «Вы являетесь хорошо организованной и саморегулирующейся личностью. Я беру Вас в аспиранты.» В дальнейшем он не просто сделал из меня учёного, но и научил порядочности, честности и чистоплотности в науке, не только вложил в меня массу профессиональных знаний, но и приучил к строгому, системному, упорядоченному врачебному мышлению. Я видела, как мой руководитель умеет держать удар (недругов у него хватало!), как он изысканно вежлив и дипломатичен со своими оппонентами, разбивая их доводы в пух и прах безукоризненной логикой, точной аргументацией, глубочайшими знаниями. Как же такие бесценные умения потом пригодились мне в жизни! (Господи, помяни моего благодетеля во Царствии Твоем!). Но я вряд ли могла бы всё это усвоить, не будь во мне очень прочного базиса воспитания, заложенного в детстве и юности, и это заслуга мамы и папы, Царствие им Небесное!
Жизнь продолжалась, я радовалась книгам, учебным пособиям, статьям, где фигурировали фамилии моих родителей, и сама старалась не отставать, постепенно удлиняя список собственных научных публикаций. А уж как мама и папа гордились моими успехами! А потом жизнь зашвырнула меня в такие шторма и начала бить о такие валуны, что, если бы не крепкие объятия моей золотой семьи, то эти строки писать было бы некому. Но, ничего, с Божией помощью мы всё одолели...
Если мама была для меня поддержкой эмоциональной, то папа был поддержкой практической. Он помогал или конкретным советом, или делом, произнося при этом любимую фразу: «Надо решить вопрос!» И вопрос таки решался.
Шли годы, мама и папа старели, болели, роли постепенно менялись, и «решать вопросы» и для себя, и для семьи приходилось уже мне. А потом мы эмигрировали, и функция регуляции жизни уже полностью стала моей обязанностью. Иногда она приобретала неожиданные формы. Папа после перенесенного инсульта, при совершенно сохранном интеллекте, иногда с трудом находил слова для выражения мысли. Поэтому высказать даже простую просьбу нередко становилось проблемой. Я каким-то десятым чутьём угадывала, что папа хочет, и озвучивала его невысказанную просьбу, получая одобрительный кивок и удивлённый вопрос: «Как тебе это удаётся?»
Папа всегда делал подарки на дни рождения, но уже не мог сам ходить в магазины и поручал это мне. Я покупала что-нибудь симпатичное, приносила папе, а он вручал презенты именинникам. На мой собственный день рождения я поступала точно так же. Подарок приобретался мной, передавался папе и вместе с поздравлением возвращался ко мне обратно, к полному удовольствию обеих сторон!
Ниточка, державшая папину жизнь на земле, постепенно истончалась... Однажды она совсем перетёрлась, и воздушный шарик папиной души улетел в небо.
А я отсюда, из дольнего мира, отправляю маме и папе разноцветные шары памяти, наполненные моею любовью. Господи, прими мои сердечные молитвы и упокой моих дорогих в Свете Твоем... Аминь.