Ante Noctem Funeralis 0/10

Как попал я в этот дом – не вспомянется.
Зеркала накрыты аспидной тканью,
чай холодный мне в гостиной оставили
и мальчишку семилетнего рядом.
За окном рассвет туманный румянился,
во дворе рубили клён со стараньем.
– Мы назвали это дерево Авелем, –
молвил мальчик не словами, а взглядом.
 
А потом мы провожали покойника,
бесновались в небе ящеры молний.
гроб лежал под сенью старенькой яблони –
мне сказали, что её звали Евой.
Этот сон не разгадать даже сонникам:
нам читал апокриф батюшка полный
о пустующих судах горней гавани
и о том, что Бог не ведает гнева.
 
Капли серого дождя с яблок розовых
упадали на чело, растекались
по молитве подорожной, по венчику.
Мальчик шёпотом сказал:
– Буквы плачут.
Подошли к реке, где тихо и плёсово.
По воде пустили гроб – попрощались.
Затрещали колокольцы-бубенчики.
Экипажные зафыркали клячи.
 
Отворились две небесные проруби,
все разъехались, залитые светом,
а малыш легонько взял меня за руку,
и пошли мы вдоль реки желтоватой.
– Люди, – молвило дитя, – это голуби,
это песни, что ещё не допеты,
и живут они кладбищенской задругой,
а повсюду имена их и даты…
 
Забрели мы в камышовые заросли,
и лишился я былого покоя:
там от неба и людей будто пряталась
безымянная сухая могила.
И мой сын из неисполненных замыслов
лёг на холмик и прижался щекою,
и слова, что я услышал, впечатались,
в сердце мне, и это сердце кровило.
 
– Ты меня похоронил в мыслей ворохе,
по чужой земле хожу я без имени.
Ни при свете дня пустого, ни в мороке
не могу тебя узреть, как и ты меня.
Моего отца ли прах здесь покоится?
Иногда твоё лицо вижу явственно –
до него хотя бы раз мне дотронуться
и хвалу судьбе воздать благодарственно.
Дай допеть мне эту песню незрячую,
твердь небесная тогда станет пухом мне.
От сапсана крылья белые спрячу я –
приближается уже гулким уханьем.
Голубиная душа, ты – скиталица,
нерастраченной любовью гонимая.
В этом мире умирая – рождаются,
унося с собою невыразимое.
Кто ещё на свете мог так соскучиться?
Папа, папочка, вставай – там же холодно!
Или смерть сию делить будем поровну.
Не могу тебя оставить на улице!
 
И настала тишина – доля горшая,
Доля, тошная до невыносимости.
От лица отвёл ладони замёрзшие,
Огляделся – никого нет поблизости.
 
Что наделали вы, травушки райские,
ветры-воры, ядовито-дурманные?
 
И ответил мне земли голос ласковый:
– Возвращайся, через час поминальная…