Цезарь 10/10

Цезарь

Александр Бочаров 55

                1. Верный друг

                (Юг Западной Сибири, г. Осинники, жилой район шахты № 9, май 1962 г.)

                Голуби возвратились на крышу родного дома; попили чистой воды, поворковали и шумно взлетели с перекладины шеста́. Они стремительно понеслись на запад, в сторону Ильинской церкви.
Быстро и легко развернулись над пивной  "Голубой Дунай", что напротив старого парка шахты № 9, и ушли по спирали ввысь.
                Впереди летел белый галицийский голубь – Цезарь. 
Он отменно выходил в "столб с винтом" и поднимался выше всех, демонстрируя превосходную игру с переворотом через крыло, выписывал захватывающие кульбиты и пируэты, делал в полёте сальто назад и стремительные уворо́ты, будто уходил от погони сокола или ястреба.
Его полёт невозможно описать. Такую красоту надо было видеть.
Цезарь нередко терялся из виду, взмывая на высоту более двух тысяч метров.
В этом нет ему равных во всей округе шахтёрского города Осинники. Многие опытные голубятники с трепетным волнением и с восхищением смотрели на полёты Цезаря.
Они много раз пытались заманить его на свои крыши или в голубятни, но безуспешно.
                Нелегко приучить к себе, а тем более дрессировать и тренировать такого голубя, ведь это ежедневный, кропотливый и упорный труд.
А всё начиналось с малого...
                Мальчик, хозяин Цезаря, смастерил из прутьев ивы небольшой каркас в форме шатра, обтянул его кусочком тюля, проделал необходимое отверстие и установил кормушку. Голубь охотно наведывался в уютное гнёздышко и склёвывал вкусные зернышки, запивая водой.
Парнишка сыпал горсточку отборного зерна в "закрытую кормушку", завлекал туда Цезаря и убегал с ношей на зелёную лужайку, где  среди разнотравья росли изумительные цветы, ласкающие и взгляд, и душу. 
Пчёлы и шмели собирали нектар. Бабочки кружились рядом и группировались в многочисленные колонии. Певчие птицы щебетали, бормотали, свиристели, чирикали, трещали и пели звонкой переливчатой трелью. 
Весёлый перезвон птиц таял в безоблачном голубом небе.
Парнишка ставил шатёр в укромное место под тенью растущих кудрявых берёз, а сам убегал на край поляны между двумя холмами, уходящими гребнями в сторону леса.
                Там из-под земли бил родник, наполняя прозрачными, кристально чистыми, холодными струями ручей с галечным дном. Ключевая вода стремительно неслась вниз, в Красный Калтанчик.
Пацанёнок набирал полные ладони живительной влаги и, согревая её своим теплом, нёс к Цезарю.
Голубь спокойно прогуливался около шатра, но, увидев хозяина, взлетал ему навстречу, садился на руки и пил воду.
                Тёплыми осенними днями, когда мальчик уходил в школу во вторую смену, он брал с собой Цезаря. По дороге увлекательно рассказывал ему ... о выполненном домашнем задании по математике, о прочитанной интересной книге, о сыгранной с братом шахматной партии, о своих проблемах и переживаниях.
Голубь терпеливо сидел за пазухой под широкой курткой. Он по-своему что-то ворковал, подёргивал головой и с любопытством посматривал на хозяина.
В школьном саду мальчишка нежно гладил птицу, что-то нашёптывал и выпускал на свободу:
"Цезарь, лети домой!" 
Голубь кругами стремительно поднимался вверх, ориентировался на запад и улетал в сторону родного дома; вслед парнишка громко посвистывал и размахивал руками.
Ухаживая за голубем, пацанёнок проявлял нежность и ласку в виде защиты и бережного отношения к Цезарю.
Цезарь никогда не предавал своего хозяина. У него с избытком было то, чего не хватало другим.
                В запланированном тренировочном полёте он преодолел расстояние порядка тысячи километров за четырнадцать часов * и вернулся из Омска в Осинники, на крышу родного дома.
Выпущенный из корзинки на Новокузнецкой "барахолке", возвратный голубь прилетел домой через двадцать минут **.  
Много лет он радовал голубятников шахтёрского городка удивительными, захватывающими полётами ***.
Однако, это уже совсем другая история...
Цезарь трагически погиб на восемнадцатом году своей жизни и был захоронен в нише скалы самой высокой и крутой вершины карьера "Разрез" напротив шахты № 9. На опознавательном стальном анкере закреплена  алюминиевая табличка:
"Здесь покоится мой друг, белокрылый Цезарь ".                
Временами, в бесснежную лютую стужу, когда ледяной панцирь прочно сковывает землю, вольный шумный ветер со стороны заброшенных пашен "приносит" перекати-поле к обрыву "Разреза". 
Шары сухой травы цепляются за каменистые выступы, упираются в установленный анкер у изголовья захоронения Цезаря и удерживаются некоторое время.
Новые мощные воздушные потоки перекатывают траву через препятствия и она, кружась в причудливом полете, падает с кручины вниз.
                Слухи о Цезаре разносились среди голубятников с быстротой цыганской почты. Он запомнился мастерством и виртуозностью полёта; преданностью и верностью к человеку.

                2. Долгий путь

               "Знакомых тьма, а друга нет!"
                           (А.С. Пушкин)

                 (г. Осинники, заброшенный жилой район бывшей шахты № 9, лето 2017 г.)

                С той поры, как погиб голубь Цезарь, прошло тридцать семь лет; в выработанное шахтное пространство (в оставленную без угля  пустоту) провалились  многие жилые дома, хозпостройки, огороды, участки улиц и переулков.
Мародёры, бичи и бомжи разломали и растащили всё, что смогли. Многое сожгли на кострах, сдали в металлолом или продали по дешевке.
Зловещие развалины, мусорные свалки и пепелища появились между редкими островками земли от случайно уцелевших огородов. 
                Там, где когда-то кипела шахтёрская жизнь, теперь гуляет свирепый ветер. В покосившихся домах он раскачивает в разные стороны кое-где ещё сохранившиеся ставни, гудит и свистит в изуродованных проёмах, где выбиты оконные рамы и сломаны двери.
Вечерами скулят, визжат и воют бродячие собаки. Оголтело носятся за добычей драные одичавшие кошки. В помойках копошатся жирные мерзкие крысы...
Тёмными ночами в глуби́нах искорёженной заброшенной земли что-то  обваливается, рушится и грохочет; звуки эхом разносятся по округе бывшей девятой шахты.
Постепенно шум смолкает и наступает напряжённая зловещая тишина. Безмолвие вороши́т и тревожит душу... 
Часто из недр земли доносятся то протяжные, то хриплые, то слабо сдавленные, то прерывистые странные стоны.
И так повторяется каждую ночь. Немногочисленные шахтёры и пенсионеры-дачники ещё не свыклись с этими криками ужаса.
                К солнцу, уходящему в зенит, ветер гнал кучевые облака. Там, где гряда с пологими склонами, засаженная соснами, и от морга больницы БИСа в сторону отработанных штолен шахты № 4 и дальше, к двухэтажной шестнадцатой школе, — полосой прошёл дождь.
                Со стороны улицы Дежнёва, напрямую, по зарослям хрена и лопуха, мимо развалин и трущоб улицы Комарова к "Разрезу" шёл одинокий путник с дымчатого-пепельной сединой на висках и с рюкзаком за плечами.
По сибирским меркам он выглядел немного странно.
На голове красовалась армейская защитная  панама цвета хаки с регулируемым  ремешком для подбородка. На крепкой спине и широких плечах складно сидела отглаженная клетчатая рубашка с короткими рукавами и с отложным воротничком. Тёмно-коричневые шорты с накладными карманами неплотно  облегали бедра; на кожаном поясе в ножнах висел массивный охотничий нож с ручкой из рога сайгака.
Ноги были обуты в кроссовки на толстой подошве и в красные носки с  причудливым белым орнаментом в виде наскальных рисунков народов Севера.
Дужки очков, скреплённые шнурком вокруг шеи, свисали у груди. Наручные часы с хронометром застегнуты на запястье левой руки.
На суровом лице просматривалось нарастающее волнение и не скрываемое чувство тревоги. Однако в его глазах ещё светились искорки давно ушедшей молодости, когда-то цветущей, как черешня ...                

Ноша не тяготила странника. Он внимательно поглядывал по сторонам и выискивал малоприметную подходящую дорожку к северному склону обрыва.
                Еле заметная тропинка, заваленная обломками породы, осколками "горельника" и кусками глины, просматривалась среди пластов сухого ила, намытого талыми водами и дождями.
Она то тянулась серпантином (или по спирали), то виляла зигзагами на крутую гору около отвесного обрыва с нависшими глыбами, камнями и клочьями мха, вросшего в полуразмытые остатки дёрна.
Где-то пригнувшись, а кое-где и на четвереньках, упираясь руками в землю, мужчина неторопливо, но упорно пробирался к намеченной целе.
                В некоторых местах по мелкому щебню подошва обуви проскальзывала, тело сползало вниз. Ладони мгновенно цеплялись за редкие толстые стебли полыни, крапивы или репейника. Иногда приходилось лезвием охотничьего ножа врезаться в крохотные островки грунта, разбросанные между огромными валунами.
Его широкополая панама съехала с макушки на затылок, но всё же крепко держалась ремешком за подбородок.
Крупные капли жгучего солёного пота стекали со лба, разъедали глаза и веки; испарина щипала лицо и покрывала тонкой плёнкой ноздри и губы; вены на висках от напряжения вздулись и начало сводить некоторые мышцы. 

Путник поднимался к своему единственному другу, погребённому на высокой вершине летом восьмидесятого года. 
                Он подошёл к изогнутому анкеру, осмотрелся. Ни природа, ни человек, ни случайный варвар не нарушили захоронение. 
На небольшом плато скалы, как и прежде, лежало нагромождение из обломков породы, а рядом возвышалась плита в форме ступени или скамьи.
Нарастающий ветер трепал вихры седых волос мужчины, неся приятную свежесть и прохладу после дождя.
"Здравствуй, друг мой белоснежный! 
Прости, долго не был я. Закрутила меня жизнь, затуманила..."
Он встряхнул головой, пытаясь поправить чуб, но безуспешно, — поток воздуха резко ударил в его лицо:
"Не сердись, Цезарь! Тяжёло и больно потерять тебя.
После гибели два дня высекал могилку в этой скале, выходящей на поверхность обрыва из земли. Породу разбивал молотком и зубилом; на костре расплавлял свинец и им нагревал (грел) лунку. Потом выковыривал застывший металл и заливал в пусто́ты (в ямку) холодную ключевую воду из родника, что в низине. Появлялись трещины в камне. Снова долбил зубилом и так повторял несколько раз, пока не сделал надёжным последнее твоё пристанище.
Я даже после гибели пытался уберечь тебя от плохих людей.
Крошкой породы посёк руки, содрал ногти до крови́. Обжёгся брызгами свинца, весь измазался от пыли и копоти, страшно было смотреть. Но могилку сделал добротную, на совесть.
А как иначе?
Прикипел к тебе всей душой за многие годы.
Схоронил на третий день; завернул тебя в кусочек белой ткани и положил в чистую коробочку из под новой обуви. Сверху в высеченную ямку для изоляции засыпал сверкающий мелкий уголь, замазал густой глиной, а в оставшийся приямок могилки вылил полведра расплавленного свинца.
Так наверняка зверь не потревожит, дождь и талая вода не размоет. Да и не каждый вандал залезет".
                Он достал из рюкзака инструмент, выправил вбитый в узкую расщелину крепкий шахтёрский анкер, сверху плотно насадил нержавеющую трубку с гравировкой:
"Мой голубь, Цезарь, спи спокойно!"
Пальцами размял кусок "холодной сварки" и заделал пустую внутреннюю часть выступающей трубки над концом анкера.
"Ты остался жить в моей памяти, в душе и в сердце верным, преданным другом. 
После похорон запил я горькую...  Так и не встретил голубя, летающего выше и дальше, чем ты!
Даже Фараон, гданьский высоколётный голубь-турман, не смог превзойти тебя, Цезарь!"
                Скупая мужская слеза покатилась по его щеке, за ней устремилась вторая, третья...
Он со скорбью посмотрел на погребальный холмик Цезаря, повернулся лицом навстречу ветру, перевёл взгляд в сторону солнца, уходящего на запад.
Предательский комок перекатывался в горле. Мужчина глубоко вздохнул, смахнул слезу и стал медленно спускаться с вершины вниз. Туда, где когда-то в обжитых ухоженных переулках и улицах шахтёрского города Осинники кипела счастливая жизнь, а сейчас — свирепствует нищета и разруха, сравнимая с погромами времён ... Чингисхана.
                Он навсегда уходил из этих мест, где  пролетела его молодость ...

                Эпилог

                (Южный город, жилой квартал В-2, конец мая 2018 г.)

                Уходящее к закату солнце повисло над горизонтом за тяжелой взвесью пыли в воздухе.
На безоблачной окраине неба раскалённый диск пылал насыщенным красно-багровым цветом.
Переливающиеся в серой дымке краски расплескались мягким, тёплым жаром пурпурного блеска от остывающего огня и злата.
                На скамейке, в тени густых крон грецкого ореха и туи сидел задумчивый статный мужчина. Он смотрел вдаль, не замечал окружающих и думал о своём...
На козырёк подъезда жилого дома сели три белых голубя и с интересом посматривали по сторонам. Но это были не потомки тех прекрасных голубей, которых когда-то, пятьдесят пять лет назад, будучи ещё юным, автор этих строк с любовью и кормил, и разводил, и тренировал для полётов по просторам сине-голубого неба, над широкой Сибирской землёй.
                За это время изменились многие, не только голуби, но и ... люди.

                Примечание:
 *   Расстояние Омск-Осинники по трассе – 1043 км, а по прямой — 918 км.
 ** Расстояние Новокузнецк-Осинники по трассе – 31 км, а по прямой — 21 км. 
 *** Скорость полёта голубя составляет порядка 100 километров в час, а максимальная скорость почтового голубя может достигать и 150 километров в час. 
При этом "пернатый посланник" может пролететь около двух тысяч километров.