Девять пьес одного года 0/10

На речке 

                                                          Ивану 

Тормошит меня ни свет ни заря;

шепчет на ухо: “Вставай поскорей!” —

и уводит со двора втихаря

на Подкаменку таскать пескарей.

В мокрых зарослях заброшенный тракт;

за кедровником — сворот с большака;

там в распадке, словно мутный смарагд,

тусклым светом истекает река.

В той реке брожу, закинув уду,

с переката на другой перекат;

и как будто разговоры веду… —

только где он, мой попутчик, мой брат?

“Где ты, Ваня, отзовись, два вихра!” —

Пусто место, сколько взглядом ни шарь…

Пробирает до слезы шивера;

не берет мою наживу пескарь.

31 января 2012

Затворник

— “Затворник бурый”, “скрыпник долголапый”

зовется он, твой постоялец тайный,

свой хищный шелк сучащий тихой сапой

между каморкой платяной и спальней…

— Запомни: он посланник тьмы! — у дверки

брось конский волос да кружок латуни… —

шептала ворожея в Альбукерке

про дом, куда я въехал накануне,

за сотни миль от местного меркадо,

ажурных кровель в мавританском стиле,

от этих плит саманных, чья прохлада

пугливей немигающих рептилий.

— Представишься и, не снижая голос,

промолвишь оберег трикраты, без ошибки;

после чего он примет конский волос

и дом оставит — для заплечной скрипки

смычок искать отправится в потемки…

Латунь же спрячешь в место поукромней…

— Вон видишь “пряжу” на своей котомке? —

Такую только смерть сучит — попомни!

…….

А в доме — память затевает прятки,

и я хожу как дух, едва ступая:

то здесь, то там висят седые прядки —

углы тесовые… судьба слепая!..

28 февраля 2012

Щегол

Нервы … или водорослей йод? —

будоражит, будто перед бурей;

сумерки падут, взойдет Меркурий;

тут и вспомнишь: брат совсем сдает…

То ли светом пронизало вдруг,

колющим, как хвоя здешних торий;

то ли сердце распознало в хоре

голосов… знакомый с детства звук?..

“Помнишь, за околицей щеглы

отжигали над полынью пыльной?..” —

взглядом спросит верховой посыльный;

лишь кивнешь в ответ с конца иглы.

Стынут за спиной отпускники,

оставляют замки из песка, и

только память все не отпускает:

ты — на местном — under lock and key.

Жги за прутьями, щегол борзой,

как тогда над Синими Камнями,

за чужими синими морями

заливайся певчею слезой!

22 апреля 2012

Княжна

Щиплет легкий мороз поутру;

сыплет золкой древесною дым

и уносится на Ангару

с Колорадо; и я — вслед за ним.

А в Иркутском остроге — апрель;

и сверкает, как из-под резца,

благородной лазурью шпинель

неоглядных чертогов творца.

А на шумном подворье княжна

в епанче из густых соболей;

скинет жаркую шубу она,

станет белого света белей.

Заструятся в ладонях шелка;

позабудутся брашна и мед —

у княжны за спиною река

заходящее солнце несет…

И дробится оно наугад

по волнам, будто сердце мое…

Не к добру я заснул на закат!.. —

да и что мне добро без нее!

21 мая 2012

Калифорнийские пожары

Ночью гостиничный воздух заткан угарною тьмой;

на горизонте кварталы тлеют, как угли в камине.

Если рвануть в допожарный вечер (два дня по прямой),

сыщешь родные хоромы, коих уж нет и в помине;

включишь там старую лампу, вставишь портреты в альбом,

где обитают под флёром их черно-белые предки;

выйдешь во двор — Санта-Анна, пыль поднимая столбом,

мечется по околотку, словно шальная из клетки;

только стемнеет, увидишь: в балке зажгли факела

под изводящие душу стоны и вой бесноватой…

Утром в отеле доложат: весь переулок дотла…

Ну а к исходу недели, лишь примиришься с утратой,

в городе снимут кордоны; тысячи вспыхнувших фар

поволокутся по трассе: цело ли там их жилище?..

Ну же, щипли себя крепче: минул гремучий пожар —

твой это! неопалимый! выстоял на пепелище!

…………….

То ли неловкость удачи давит порухи среди,

то ли, оплакав утраты, сердце вчистую ослепло:

что ни возьмешь — замирает, жжет нестерпимо в груди —

будто не вещь на ладони, будто лишь пригоршня пепла.

11 июля 2012 г.

Кауаи

Волны мелют породу— все мельче прибрежный песок…

— Он уйдет молодым, этот остров… — сказал мне геолог,

потирая спаленный тропическим солнцем висок.

— Век вулкановых отпрысков в здешних широтах недолог.

Позже ночью я тщетно пытался представить уход

этих круч изумрудных и кряжей, чьи острые складки

боронят испаренья диковинных горных болот,

с их фисташковым пологом на красно-бурой подкладке.

А прибой продолжал ворошить вековое зерно,

громыхать меж утесами окаменевшей пшеницей…

И так трудно мне было в ту ночь, что хоть камнем на дно,

лишь бы перемолоть ее — тяжесть под левой ключицей…

Небо чуть побледнело, чтоб с новою силою гнесть

на ликующем острове позаплутавшую душу;

будто все, что утратил, слилось в беспощадную весть

и разило наотмашь, как волны, дробившие сушу.

25 августа 2012 г.

***

Пойди пойми: совсем другой табак,

и воздух здесь не северный, прогретый,

а смачный дым от первой натощак,

казалось, исходил от сигареты,

которую, добыв с большим трудом

безлюдным утром пасмурного лета,

ты целовал двадцатилетним ртом,

пуская дым, приправленный виною

за то, что все-таки оставил дом,

с его диван-кроватью раздвижною,

с его застольями до хрипоты,

прыжками на Парнас и в паранойю —

со всем, что уж навряд ли вспомнишь ты,

на три десятка вспять перелетая;

а впереди — петляют сквозь кусты

овраг рябой да пойма холостая.

1 ноября 2012 г.

На краю света

В городе ангелов стынут волокна тумана,

будто присутствуешь при появленье на свет

тверди, восставшей из мутных глубин океана, —

зыбкого берега, коему имени нет;

будто в преддверии стужи умолкла округа,

жестом незримым стянув на себя облака, —

здесь, у холодной воды, в ожиданье друг друга

мы просыпались от жалобных стонов гудка…

Плотный туман превращает черты в очертанья;

свет истекает, и память плутает во мгле:

— Где же мы есть, если что ни причал — расставанье?

Как мы приплыли сюда? На каком корабле?..

— Чьи это тени проносятся, неразличимы,

вдоль безымянного берега тянут свой звук?..

В городе ангелов плачут зимой херувимы —

больно печальны слова человечьих разлук.

21 декабря 2012 г.

Герань

Оставлял ее в густую рань,

закрывал калитку за собой;

терпкий аромат ее — герань —

воровал небритою губой…

В стужу по льду, летом по мосткам —

словно мошкара на свет лампад —

пробивался к белым лепесткам,

собирал их терпкий аромат.

А за стенкой — слободская брань;

а в портфеле — на плацкарту бронь…

— Эх, цвети-ети твою герань!

— Ох, реви-рыдай, моя гармонь!

24 декабря 2012 г.