Аритмия 0/10

Александр ГЕРАСИМОВ

АРИТМИЯ

       Вечно у вас то аритмия, то зевание произвольное, то вывих привычный. Где болезни-то человеческие? Где?! Где, где… да у тебя, у самого в бороде! Хлебные крошки застряли, будто бы кто птицу кормил, восковые нитки квашеной капусты вплелися в волоса с наполеоновских времян и стали уже непременной принадлежностью пейзажа. Было бы даже странно, если бы они как-нибудь волшебным образом пропали, растворились в малиновой дымке такого, знаете ли, сингапурского заката. В бананово-лимонном Сингапуге-в буге. Никакой он не банановый, я точно знаю – видел в братнином альбоме на пустом листе одинокую марку. Британская колония Сингапур. Город Льва. Грустные пальмы на оранжевом поле – в правом верхнем углу напряженно вытянула шею порфироносная Елизавета. Где ты была сегодня, киска? У королевы у английской. Кого видала при дворе? Видала мышку на ковре. Голова гордо вздернута вверх, будто просит, чтобы почесали подбородок. Корона, какая бывает у первой красавицы. Королева прилично выглядит только на марках и монетах. А сама-то – урод записной. Совсем, как наша дворничиха тёть Паша. Сынок ее великовозрастный, Ванечка-дебил – вылитый принц Чарльз. Высоченный. Лицо длинное, лошадиное. Взгляд бессмысленно блуждающий. Весь рыжий, места живого нет. Рот слюнявый. Уши оттопыренные. Хоть сейчас – на британский престол. Срамота! Сквозь стекло и узоры из мушиных точек передо мной, в янтарях ошалевших от вседозволенности солнечных зайцев, весенняя улица. Неприбранная еще от колотого грязного льда, с удовольствием примеряет она легкие серые чулки обнажившегося асфальта. Дворничиха, по-утиному переваливаясь короткими ножками, важно несет на вытянутых коротких руках забытый с прошлого года раскисший от снега картонный короб из-под японского телевизора. Работа ей по сердцу. Ощущает себя исполняющей значительное потребное дело. Аккуратистка – страсть! За брошенную бумажку или окурок голову готова оторвать. Не терпит того, кто мусорит. Невесть от кого прижитой Ванечка – противоположность матери. Вечно с него какая-нибудь труха сыплется. В карманах всякая дрянь. Долговязое доброе животное. Обожает играть в девченочные классы. Оторвет могучей рукой от целого белого силикатного кирпича кусок, начертит на пятнистом асфальте кособокий, с полукруглой фрамугою наверху, французский оконный переплет, бросит в кривую клеточку вазелиновую баночку с песком – и ну скакать, так что стекла в соседнем доме дрожат. Еще любит прицепиться на телегу, на какой молоко из деревни привозят, сзади – та едва только не переворачивается – и так ехать, пока возница не заметит и не вытянет по спине заплетенным в косицу кожаным кнутом. Вот потеха! Над ним смеется, заливается соседская девочка Анечка Бунич из третьего подъезда. Абрикосовое летнее платьице под распахнутой, мокрой, слипшейся от крышной капели в темные сосульки котиковой шубкой, резиновые, на одной пуговке, боты, красная лыжная шапочка, из под нее – крыжовенные глаза. Прелесть! Ванечка, насколько это возможно при его пустяковом развитии, в нее влюблен и часто прикрепляет к медной дверной ручке ее квартиры то бумажный цветок, а то сплетенную из разноцветных ниток мулине куколку. Или попросту поцелует блестящую медь и спрячется за колонну – ждет, когда вернется из школы Анечка и, отворяя дверь, прикоснется к нацелованному месту своими прозрачными пальчиками. Долго еще потом из темного угла слышится сопение Вани-дурачка. Опасается выходить из своего убежища – вдруг кто-нибудь спустится с верхних этажей, застанет его за подсматриванием и уличит в постыдном грехе рукоблудия. Между тем вечереет. Анина мама, Антонина Игоревна, вынимает из печи на испачканный мукой стол пирог с визигой, накрывает чистым вафельным полотенцем и ставит на его место противень, полный крохотных пирожков: косичка наверху – с грибами, дырочка на масляной спинке – с зайчатиной, гладенькие, Аничкины любимые – с размоченной в яблочном соке сушеной черникой. От них язык синий. Отец семейства, Николай Петрович Бунич, приглашает фамилию к разгадыванию крестословицы. Постукивает по столу в такт словам толстым грифельным карандашом. «Нуте-с, по вертикали, пять букв, – торжественно провозглашает он, – вор высшей квалификации»! И сам же отвечает: «Щипач». Записывая слово в клетки, окидывает всех торжествующим взглядом – каково, дескать? «По горизонтали, семь букв, третья – «а». Старинное название изумруда…» Ночь заливает темно-синими чернилами низкое весеннее небо. Бледная лимонная долька луны повисает на фиолетовой в желтых звездных горошинах скатерти. Густав Миллер открывает на заложенной гусиной зубочисткой странице свой толкователь сновидений, повторяет значения: увидеть во сне ковер означает прибыль и богатых друзей, газету читать – обман и опороченную репутацию, солдат на посту – к нечаянным слезам… 

Дубай, ноябрь 2007 г.