Кое-что из жизни Александра Бочарова. Часть 1 0/10

Кое-что из жизни Александра Бочарова.
Часть 1

                                                   Марина,

                                       Увы, это не биография, это скорее список достижений,

                                       про человека в этом тексте нет ничего...

                                                                            Из комментария Михаила Тищенко

                                                                            к Теме: "Умер поэт Игорь Муханов"

                               Начало, в мельчайших подробностях

               Бочаров Александр Александрович родился 12 сентября 1953 года в г. Осинники Кемеровской области, на юге Западной Сибири, в предгорьях Горной Шории.

Отец – Бочаров Александр Сергеевич, уроженец Тамбовской губернии, родился 14 октября 1923 года. Закончил школу и Прокопьевский горный техникум.

Работал на шахте № 9 в городе Осинники:

горнорабочим очистного забоя (ГРОЗ),

мастером ОТК,

начальником ОТК,

мастером участка погрузки.

Ушел на пенсию в 1973 году, умер 1 марта 2003 года.

               Мама Бочарова (Кононова) Матрёна Дмитриевна родилась 18 ноября 1927 года в селе Красное Чановского (Венгеровского) района Новосибирской области.

Работала на разных должностях:

на полях и на фермах колхоза в селе Красное,

разнорабочая на маслозаводе,

официантка на курорте "Озеро Карачи́",

продавец магазина № 5, г. Осинники,

продавец магазина № 45,

подавальщица столовой № 6 в АБК шахты № 9,

буфетчица от столовой № 6 комбината шахты,

швея-мотористка швейной фабрики "Кузбасс".

Ушла на пенсию по инвалидности. Умерла 31 июля 1980 года.

               Семья проживала на втором этаже в двухэтажном деревянном бараке по улице 9-я Штольня, дом № 83.

В июле 1956 года семья переехала в новый бревенчатый (срубленный) дом по адресу: переулок Островского, дом № 16 (раньше адрес этого дома был: улица Островского, дом № 22–А).

В семье Бочаровых трое детей:

Серёжа родился 13 августа 1951 года,

Шура родился 12 сентября 1953 года,

Надя родилась 31 марта 1956 года.

               Шура пошел учиться в восьмилетнюю школу № 16 г. Осинники 1 сентября 1960 года.

Шурке этот день запомнился как никогда. Старший брат Серёжа привел его в школу на торжественную линейку. Заранее было известно, что парнишку записали в первый "Б" класс.

Его первая учительница Горохова Екатерина Васильевна – человек доброй и светлой души. С пятого по восьмой класс он продолжал учиться в этой же школе, где классным руководителем была учитель географии Иванова Таисия Николаевна.

Любимыми учителями в школе были:

Зубкова Агафья Нестеровна – математика и геометрия,

Братцева Лидия Акимовна – физкультура,

Коцеланин Андрей Васильевич – труды,

Ериков Леонид Сергеевич – рисование, пение, черчение.

Интересными преподавателями являлись:

Московая Евдокия Мироновна, директор школы и учитель истории,

Сметанникова Ксения Захаровна – химия.

               Самыми презираемыми предметами с 1964 по 1968 годы оказались русский язык и литература, учителем которых считалась Анна Георгиевна Лукьянович (Лепехина) которая мстила и гнобила за то, что они дети Бочарова Александра Сергеевича, лучшего и преданного друга её первого мужа.

Анна Георгиевна одна воспитывала сына – Лукьянович Владика, 1953 года рождения. Мальчик с малых лет сильно заикался и комплексовал. Школьники дразнили его и часто подшучивали над ним.

Однако братья Серёжа и Шура, помня суровый, жесткий наказ своего отца, вели себя пристойно и не обижали Владика.

Александр Сергеевич строго настрого запретил своим детям обзываться и смеяться над людьми с любыми физическими недостатками:

хромыми, косыми, заиками, толстыми, горбатыми...

Отец сказал так:

"Если я от вас услышу какие-либо насмешки, то оторву вам ноги и выброшу на помойку!"

С такими отцовскими наказами Серёжа и Шура живут и по сей день.

Узнав от актива класса, а проще говоря, от своих "осведомителей" о скромном нраве Шурки и его симпатии по отношению к её сыну, его мама Лукьянович Анна Георгиевна на своих уроках усаживала Владика и Шурку за одну парту.

                               Поэзия

               Как-то в пятом классе учительница литературы вызвала к доске Шурку Бочарова. Мальчишка шёл между партами к педагогу, как на каторгу, задевая по пути стоящие на полу ранцы и портфели учеников.

Анна Георгиевна Лукьянович без всякого интереса выдала команду:

"Прочитай нам отрывок "У лукоморья дуб зелёный" из поэмы "Руслан и Людмила".

В эту минуту парнишка внезапно оживился, его синие глаза заблестели, а в голосе появилось неприкрытое торжество и он начал читать с выражением и с расстановкой:

"У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

Всё ходит по цепи кругом;

Идет направо – песнь заводит,

Налево – сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей..."

Он продолжал читать негромко, с интонацией в виде сказочной загадочности и необычайной таинственности, в спокойном темпе...

               У Шурки была отменная зрительная память. Закрывая глаза, он четко "видел" перед собой открытую страницу напечатанного стихотворения со всеми знаками препинания.

При чтении мальчик делал паузы, учитывая знаки препинания и выделяя короткие паузы перед запятой, а длинные – в конце строки, предложения, перед двоеточием или тире.

Для интонации понижения и повышения он использовал следующий вариант чтения:

"...Под ним сидел, (интонация вниз, пауза) ...И кот учёный...(интонация вверх)

Свои мне сказки говорил. (Интонация снова вниз).

Одну я помню... (пауза) Сказку эту...(интонация вверх)

Поведаю теперь я свету...

Шурка сделал интонация вниз, мысленно поставил точку и закончил отрывок.

В его пятом "Б" классе воцарилась тишина, прерванная глухим стуком упавшей у кого-то тетради. Этот звук пробудил учеников от волшебства сказочной истории. И они оживились, начав шептаться и двигаться.

Анна Георгиевна посмотрела в окно и выпалила, как отрезала:

"Садись, я тебе ставлю тройку!"

В классе загудели ... Учительница истерически крикнула:

"Тихо! Всем молчать!"

Затем стала долго и нудно водить карандашом по классному журналу в поиске "очередной жертвы", но ничего лучшего не придумала, как объявить:

"Лукьянович Владик, прочитай нам отрывок "У лукоморья дуб зелёный". С места около парты".

Потом подумала и добавила:

"Начни с абзаца "Там чудеса: там леший бродит..."

Владик испуганно встал и начал читать:

"Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит;

Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей;

Избушка там на курьих ножках

Стоит без окон, без дверей..."

Ученики уныло потупили очи. Им было уже не интересно слушать чудную сказку, разорванную в клочья заикающимся Владиком.

По прошествии двух минут всемогущая и властная "Лепёшка" (так Анну Георгиевну называли ученики за глаза) объявила:

"Владик, присаживайся!

Молодец, ты старался! Поставлю тебе пять"

В этот момент в классе поднялась шумиха.

Вовка Капустин демонстративно засунул палец в нос и начал выковыривать козявки, скидывая их на промокашку. Коля Метсяля суетливо переложил рогатку и "зоску" в разные карманы школьного пиджака.

Остальные явно потеряли всякий интерес к творчеству Пушкина и стали готовиться к большой перемене.

В коридоре зазвенел школьный звонок. Ученики встали и вышли из класса.

Кто-то похлопывал Шурку по спине, приговаривая:

"Ты хорошо прочитал стихотворение! Но почему "Лепеха" поставила тебе тройку?"

Шурка понуро пробасил:

"Не знаю. Спроси у Анны Георгиевны".

               Так шли школьные годы, сменяя друг друга. Шурка хорошо учился. В свободное от учёбы время он помогал родителям по хозяйству:

по графику мыл пол в прихожей,

полол грядки на огороде,

поливал лук, огурцы и помидоры,

на пару с отцом или с братом двуручной пилой пилил дрова на зиму,

кувалдой разбивал крупные куски привезенного угля и складировал в углярку...

Но самое главное – это то, что у парня были красивые голуби, которые жили на чердаке дома. Он разводил их и ухаживал за ними в течении многих лет.

Водились и кролики, которых однажды ночью украли неизвестные люди.

                              Первый верный друг

                Давно, в сентябре 1961 года по дороге из школы домой, Шурик случайно встретил одного из заключенных, только что освободившегося, утомлённого и уставшего тридцатитрёхлетнего Николая Пчельникова, жившего в родительском доме на соседней улице 2-я Островского.

Столько лет прошло, а та случайная встреча запомнилась во всех подробностях. С иным человеком общаешься не один год, а потом он затеряется и не отыщется в твоей памяти, как иголка в стоге сена.

                Вид у Николая был измученный, тёмные круги опоясывали выразительные глаза, впалые щёки и выступающие скулы подчеркивали суровость загорелого лица.

Шрамы по щекам, вдоль лба и на переносице говорили о трудностях прожитой жизни.

И глаза, и лицо, и тело Пчельникова сопоставлялись Шуркой с образом и ликом распятого Христа, увиденного им впервые на иконе, в Ильинской церквушке, куда его, трёх-четырёхлетнего мальчика, впервые привела бабушка Стеша в тайне от родителей.

                Больше всего поразило "дышащее темечко" на макушке непокрытой головы Николая, своим контуром оно напоминало подкожную, водянистую опухоль.

Позже Шурка узнал, что там нет костей; их переломил на лесоповале хлыст падающего дерева, а осколки впоследствии удалили врачи во время операции.

У Николая на кистя́х обеих рук отсутствовали два или три пальца: отрубленные, отпиленные и вырванные трелёвочными тросами на лесосечных работах в исправительных лагерях...

                Неожиданно Николай остановился, с нескрываемым интересом посмотрел на Шурку, затем виртуозно подбросил вверх спичечный коробок и губами, с лёту, ухватился за кончик спички, зажатой крышечкой коробка, придавил её зубами и выпалил:

                "Ну что, шкет, глазки выпучил, испугался?"

Шурка шмыгнул носом, насупил густые чёрные брови, внимательно осмотрел голенища хромовых сапог Николая Пчельникова, красиво уложенные в "гармошку", перевёл взгляд на рубашку с длинными рукавами, аккуратно заправленную в бостоновые брюки, закрыл пальцем правую ноздрю, смачно высморкался и через губу выдавил:

                "Я не шкет и никого не боюсь. Похожий на вас дядя, в позолоченной рамке, висит на стенке Ильинской церкви".

Николай усмехнулся, широко раздвинул плечи, прижал к поясному ремню изувеченную левую руку, переступил с ноги на ногу и сказал:

                "Нет, брат, то – не я, и не моё там отражение... Это – Сын Божий! А ты кто и чей будешь?"

Парнишка немного расслабился, с интересом посмотрел в сторону пролетающих птиц и не спеша ответил:

                "Шурка я, сын мамы Моти".

Пчельников вздёрнул брови:

"Вон оно что! Твой папа – Саша. Ты, Александр Александрович, чуть ли не Блок:

                Боги гасят небосвод.

                Жадно молится народ...

                Вот они – идут рядами

                Благовонными садами..."

Николай, как сказочный фокусник, засунул правую руку вглубь отворота своей рубашки, немного покопался под мышкой и вытащил серебристого голубя – необыкновенной красоты с изумительной формой тела.

Шурка потерял дар речи, он вытаращил голубые глаза и приоткрыл рот; две-три осы закружились у его портфеля, учуяв запах ароматной груши, недавно сорванной в саду Акатовых.

Мальчишку ничто особо не тревожило: ни опасность укуса осы; ни угроза наказания за драку с второгодником Петькой Геймониным; ни отсутствие кусочка мягкой и прочной кожи для новой рогатки; ни "зоска", впопыхах засунутая за пазуху вместе с увесистым слитком свинца для "поджи́ги".

Его мечта — заоблачная синь изумительного неба, манящая и сулящая неземное счастье...

                У пацанёнка и душа, и сознание, и мысли крутились где-то здесь, рядом, около этого удивительного голубя, который с любопытством рассматривал окружающее пространство, периодически и искусно подергивая своей изящной продолговатой головкой.

                Длинная стройная шея; высокая, гордая осанка с достаточно прямой спиной, слегка покатой к хвосту; узкая, сзади округлая голова, – всё это неотразимо подчёркивало породу птицы.

Роскошный светло-голубой отлив перьев гармонично сочетался с белоснежным окрасом по всей спине.

На серебристо-голубом, почти белом ("рисовом") фоне хвоста, в опахалах хвостового пера, вырисовывался выразительный узор кружевного оперения с чёрной лентой и тёмными поясами на длинных крыльях, плотно прилегающих к корпусу.

Большие светло жемчужные глаза голубя, с мельчайшими вкраплениями янтаря, в ослепительных лучах солнца завораживающе искрились переливами и манили Шуркину душу в таинственную даль...

                "Держи, он – твой! Отец спросит, – скажешь, что "Пчела" подарил." – Николай медленно снял с руки пиджак, аккуратно встряхнул его, одел на плечи и как -то тихо произнёс, то ли мальчишке, то ли себе:

                "В тюрьме, в лесу и на Руси –

                Не верь, не бойся, не проси...

                Слова, как пули у виска,

                И в них вселенская тоска..."

 Паренёк опомнился, вышел из внутреннего оцепенения, левой рукой прижал голубя к груди и вымолвил:

                "Спасибо!"

Затем немного замешкался, раскрыл школьный портфель и вытащил большую, золотистую грушу с розовым бочком:

                "Это Вам от меня, кушайте и не болейте!"

"Пчела" подбросил грушу, громко свистнул, изловчился и поймал её тремя пальцами покалеченной руки, резко развернулся и быстрым шагом пошёл через узкий Клеймёновский проулок, на улицу 1-я Островского, в сторону дома Григорьевых.

                Мальчишка бережно и с нежностью держал голубя. В его удивлённых глазах, под длинными, пушистыми ресничками, засияли разнообразные переливы, от голубизны чистого неба до лазурных вод тёплого моря, с оттенком синих полевых цвето́в.

Он смотрел вслед ушедшему Николаю – не волшебнику и не сказочнику, а человеку у которого большая часть жизни прошла в подневольном труде и в муках.

Кто он? Изгой общества или исчадие а́да?

                Запоздавшие лучи осеннего солнца, уходящего на запад к закату, заигрались в паутинках на ограде Клеймёновского сада. Они заискрились радужными красками с проблесками от дымчато-матового до сине-фиолетового цвета.

Неожиданно первые капельки мелко моросящего слепого дождя осели на шелковистую ловчую сеть паука, потревожив его покой. Он выбрался из укрытия и начал проверять кругло сплетённую паутину. От центра круга во все стороны расходились "спицы" радиальных нитей, соединённые тончайшими липкими спиралями.

В это время, прямо перед глазами школьника, в силки попался зазевавшийся маленький жучок. Вся сеть туго натянулась, завибрировала; по одной из "спиц" ловушки сильные колебания задействовали сигнальную нить и тут же появился паук. Он нанёс жертве смертельный укус и стал опутывать её паутиной.

                Шурка очень близко подошёл к злополучному забору и принялся внимательно рассматривать ловчую сеть. Голубь, сидевший на руках мальчика, моментально изловчился, вытянул голову и мгновенно склевал добычу, пленённую пауком.

                "Ух ты! Как Юлий Цезарь: "Пришёл, увидел, победил..." – Мальчишка улыбнулся, огляделся вокруг, прикрыл пернатого от капелек дождя ладонью и быстро побежал домой.

С тех пор Шурка так и стал называть голубя, – не иначе, как "Цезарь".

                Через три дня Александр Сергеевич, отец Шурки, купил чистокровного серебристого галицийского голубя, посадил его на связки и выпустил гулять по крыше собственного дома, – туда, где уже пару дней, без голу́бки, скучал первый голубь, подаренный "Пчелой".

Голубь "Цезарь" стал первым верным другом и прожил на чердаке отцовского дома ещё восемнадцать лет.

Но это уже другая история, о которой, возможно, будет написано немного позже...

                              Пашня

               С середины 50-х годов Александр Сергеевич имел в личном подсобном хозяйстве рядом с частным домом огород в шесть соток и земельный участок под картофель площадью в семнадцать соток. Пашня находилась на ровной площадке между тремя косогорами, в пятистах метрах от большого террикона и в трёхстах метрах от главного ствола шахты № 9.

Место под картофель было хорошее. Как-то Ольга Ушакова написала в комментарии, что родители Климко Ивана, жившие в своём доме недалеко от железнодорожного полотна, называли этот земельный надел "Поле Бочаровых".

Правда, теперь это место заросло бурьяном, деревьями и кустарниками. Здесь иногда то воет и стонет беспробудный ветер, то злая вьюга. И всё уныло, как в этом четверостишии:

"Холодный ливень, грязь и скука,

Кругом размытые межи́...

И скалит зубы злая скука

И ворон над землёй кружи́т".

Однако вернемся к пашне Бочаровых, которая была у них в советский период времени – в 50-х, 60-х, 70-х годах прошлого века. Тогда и жизнь, и люди были другими...

С северо-восточной стороны пашни находился двухметровый гребень из породы, насыпанный в годы войны при выемке из пластов в угольной шахте.

Во время дождей и весенних паводков с соседних пригорков намывало плодородный слой ила, и урожай картофеля повышался до двухсот пятидесяти- двухсот восьмидесяти ведер с семнадцати соток земли.

На соседних косогорах были наделы пашен других собственников, которые временами удобряли перекопанную землю древесной золой, торфом, сухим куриным помётом и перегноем. Наиболее продвинутые вносили под картофель:

аммиачную селитру,

двойной суперфосфат,

сернокислый калий,

доломитовую муку и много ещё чего-то другого ...

В условиях южной лесостепи Западной Сибири в советское время картофельные пашни удобряли органическим удобрением на основе перепревшего подстилочного материала.

               В 1965 году произошёл неприятный случай, связанный с посадкой картофеля. Как всегда, во второй половине мая шабашник дядя Петя Савин на своей лошади вспахал Александру Сергеевичу семнадцать соток земли. По периметру пашни плугом сделали отводные канавки для защиты от затопления на случай внезапного ливня. Вспаханное поле засадили отборным семенным картофелем.

В середине июня, когда появились первые ростки, грянул гром и хлынул проливной дождь, продолжавшийся весь день.

Гром гремел оглушительно. Всю пашню затопило и затянуло плодородным илом.

               Александр Сергеевич весь день ходил сам не свой. Через четыре дня он пришёл на своё картофельное поле, где на ровной площадке играли в футбол местные пацаны.

Посмотрев на такое безобразие, Александр Сергеевич вернулся домой, залез в подполье и затарил оставшийся семенной картофель в мешки. На следующий день он взял отгул и с сыновьями загрузил ведра,тюки, лопаты в двухколесную телегу с длинными оглоблями. Затем сам запрягся в оглобли вместо коня, а сыновья-подростки стали толкать телегу сзади. Так "на пердячим паре" они добрались до затопленной пашни, где дети продолжали играть в футбол.

Александр Сергеевич достал из телеги три колышка с прибитыми дощечками, на которых было написано краской:

"Не топтать!

Посажено!"

Он обухом топора вбил в землю таблички по трём сторонам пашни и приступил ко второй посадке пророщенного семенного картофеля без предварительной перекопки земли. Александр Сергеевич и Серёжа копали рядками лунки и тщательно разрыхляли в них плодородный слой. Шурка шёл следом и бросал в подготовленные ямки клубни пророщенного картофеля...

Местные жители, узнав и увидев работу соседа на затопленном участке, надсмехались:

"Чудак, мил человек!

Посадил картошку в некопанную землю!"

Некоторые самобытные горожане крутили пальцем у виска и нашёптывали:

"Глуп человек. Видимо он "немного того", и у него "шарики за ролики".

Наступили тёплые дни короткого Сибирского лета:

"Пышные грозди сирени на ветках,

Плачет кукушка о брошенных детках.

Зяблик затих и замолк соловей,

Начал струиться пушок с тополей..."

Сибирское лето – это чудесная пора, которую жители этих мест ждут с нетерпением:

"В роще вдоль троп лопухи подросли,

С ранних рассветов летают шмели.

Шепчут о чём-то листвою берёзки,

И расцветают кукушкины слёзки..."

С середины июня по первую декаду июля три-четыре раза накрапывали небольшие летние дожди, смачивая посаженные в лунки клубни с ростками.

Благодаря лучам яркого солнца и дуновению тёплого воздуха через три недели после посадки на "Поле Бочаровых" появились всходы картофеля. Хозяин пашни и его сыновья пропололи и разрыхлили междурядья. Когда растения подросли до пятнадцати-восемнадцати сантиметров, провели окучивание кустов для обеспечения им достаточной опоры и защиты от ветра.

               Вторая половина сентября 1965 года по Сибирским меркам выдалась на удивление теплая вместе с безветренными днями, ярким солнцем и безоблачным небом.

Многие уже закончили уборку картофеля на своих пашнях. Просушили клубни и заложили на хранение в подполья, подвалы или в глубокие погреба.

Александр Сергеевич всё выжидал, надеясь на продолжение сухих теплых дней. Наконец-то в конце сентября он снарядил всю свою семью на уборку картофеля. Урожай выдался отменный! С семнадцати соток было выкопано более трехсот ведер отличного картофеля. При встряхивании выкопанного куста клубни отваливались от корня.

Узнав о рекордном урожае, местные жители удивленно поговаривали:

"Такого чудесного урожая на наших полях ещё никогда не было!"

                              М-104

               В 1966 году, после посадки картошки и ранних посевных работ, Александр Сергеевич оформил в кредит мотоцикл "Минск" М-104 за триста пятьдесят пять рублей. Мотоцикл мощностью пять с половиной лошадиных сил имел один цилиндр и одну выхлопную трубу. Своей технической новизной покупка привлекала внимание многих парней с соседних улиц. Хромированные детали блестели, как пасхальные яйца. Двигатель работал не хуже бензопилы "Дружба". Детали сделаны из чёрной резины: покрышки колёс, подножки, ручки сцепления и газа смотрелись с тёмным отливом, как свежие сколы коксового угля или битумной смолы. Добрая половина переулка Островского переключилась на изучение нового агрегата, купленного Александром Сергеевичем. Отец Кольки Метсяля, идущий с работы мимо Шуркиного двора, посоветовал провести обкатку в щадящем режиме на так называемом импровизированном самодельном стенде с прокруткой колёс на холостом ходу.

Однако дядя Петя Сапожников усомнился в эффективности данного метода и настоял на традиционном способе обкатки. Под руководством двух советчиков Александр Сергеевич взгромоздился на сидение мотоцикла, отпустил тормоза, выжал сцепление и прибавил газ. "Стальной конь" резко рванул вперёд, повернул налево и упёрся передним колесом в доски забора Дмитрия Борисовича Хомякова.

                Мотор взревел, как стартёр для запуска дизеля трактора ДТ-54. Клубы чёрного едкого дыма повалили из единственной выхлопной трубы, окутывая ядовитыми газами любопытных соседей, стоящих у углярки. Из-под заднего колеса, крутящегося с бешеной скоростью, полетели куски горельника, шлака, породы и другого мусора.

Пыль, дым, грохот и маты заполнили небольшое пространство, окружающее людей. От подворотни выскочил прихрамывающий дядя Стёпа Процишин и попытался своей клюкой затормозить заднее колесо, но неудачно: протектор покрышки подмял наконечник батожка, с хрустом переломил его и "выплюнул" вместе с хламом на середину переулка.

                Напряжённую ситуацию разрядил Холодков дядя Коля, единственный обладатель автомобиля "Москвич-403" в жилом районе шахты № 9. Он спокойно подошёл к передней части мотоцикла и вынул ключ из замка зажигания.

Двигатель заглох и наступила тишина. Перепуганные Шуркины голуби возвратились на родную крышу. Александр Сергеевич при помощи соседей слез с вздыбленного мотоцикла. Переднее колесо мотоцикла повалило часть забора и приподнялось от земли на полметра. Нижняя часть покрышки заднего колеса зарылась в вырытую канаву глубиной более десяти сантиметров.

На этом и закончилось первое пробное испытание купленного мотоцикла М-104.

               Обкаткой мотоцикла занялся Серёжа Бочаров, страстный любитель колесной техники. До этого на велосипеде В-110 "Кама" 1963 года выпуска он объездил весь жилой район шахты № 9 и проселочные дороги до вентилятора ВЦ-5 и далее через "Ригу" к речке "Красный Калтанчик". Но самое главное было то, что парень помогал отцу в нелегком подсобном хозяйстве. На велосипеде Серёжа привозил: купленное зерно для кур, солому на подстилку кроликам и поросятам, опилки в мешке с лесосклада шахты № 9. Весной ездил к "Красному Калтанчику" за колбо́й и березовым соком, а летом и осенью привозил из леса и тайги грибы: маслята, подосиновики, подберезовики, рыжики, осенние опята. Да мало ли что можно привезти на добротном исправном велосипеде!Сергей любил технику. Он мог долго ковыряться с велосипедом, который был в хорошем состояние и блестел, как пасхальное яйцо.

                              (Продолжение см. Часть 2)