Меншиков 10/10

      Вступление

Пора! Италии тепло

И Ренессансные просторы,

И Арно бледное стекло,

И в голубых платанах горы,

И свет, и заросли олив,

И вилл кирпичики на скалах,

И быстрых ласточек извив,

И неба синие провалы.

Каррарский мрамор; долота

Железный звук и Санта-Фьоре,

И Микеланджело "Пьета",

И жизнь просторная как море...

И щит, расписанный шутя

Да Винчи, кущи Алигьери,

И всё, чем тешилось дитя,

Глазам и веря, и не веря.

Всё, что оставило рубец

На сердце, заставляя биться, –

Пусть отдалится наконец,

И в блеск зимы преобразится.

                        1.

Заносит вьюга скользкий путь.

Спешит возок и вязнут сани.

Не может Меншиков уснуть

В дороге тёмными часами.

Не спят и дочери его,

На пальцы хладным паром дуют.

В окне не видно ничего,

Селенья бедные минуют,

Леса, заснеженную степь,

Холмы, окутанные снегом;

Вверху – белёсых тучек цепь,

Луна, измученная бегом:

Метель утихла и светло

На небе звёздочки мерцают.

Вот утро тихо наступает,

Несутся кони тяжело;

Петра любимец засыпает...

Ему не снится ничего;

Уснули дочери его,

В платки укутаны по брови...

Как звоны с зимних куполов,

Дорожной погремушки зов –

Кандальной жалобы суровей...

                           2.

(Сцена из всем известного кинофильма)

«Садись за стол, чем бог послал,

Любезный Александр Данилыч!

Как жив-здоров? Что приключилось

С тобой – из писем я узнал.

Ну что же, все под Богом ходим:

Сегодня куш, а завтра пшик.

Будь мал, да дорог золотник,

Не в сундуке, а в обиходе…

Не злись: Демидов не таков!

Я на тебя любя пеняю…

Вот я, к примеру, отливаю

И серебро, и пушки; нов

Мой способ, а моя монета

С лихвою обошла полсвета.

А ты? Что сделал для царя

И для отечества – благого?

Прожил, Данилыч, право слово,

На Божьем свете ты зазря».

Петра любимец поперхнулся,

Вино на скатерть потекло.

Легли морщины на чело,

Он как-то странно изогнулся,

Привстал и плюхнулся без сил:

«Покойный царь меня любил,

А я – его…», – И тут запнулся.

                      3.

Что, Александр Данилыч, вдруг

Поводишь острыми плечами?

Не жжёшь свечи, от жалоб вьюг

Не спишь холодными ночами?

Где верный друг твой и жена?

Скажи на милость, где она?

Опалы не снесла безбожной?

В чужой земле погребена?

В какой могиле придорожной? –

Жена по милости Петра

И по его суровой воле...

Один сидишь ты до утра,

А вьюга воет... В дальнем поле

Уже звонят колокола.

И дочь Мария дорогая,

Царька обручница былая,

Жива ещё, не умерла.

                     4.

Придворный конюх и капрал,

В беде живя наполовину,

Образования не дал,

Смышлёному отроду сыну.

Всучил пирожнику «сваво»,

Чтоб пёк он пироги и булки…

Нередко видели того,

Торгующего в переулке.

А пироги на всякий сорт –

С грибами, луком, чечевицей...

Приметил адмирал Лефорт

Его на площади столицы.

Сообразительный юнец

Не долго угождать учился, –

Из денщика он, наконец,

В «Петра творенье» превратился...

Дарован юный Петербург

Герою бранного Азова;

Ловить и слушать каждый звук

Его – Лифляндия готова.

Рукой причудливых судеб

И мановеньем исполина

Он вознесён, как некий герб,

От сдоб – до герцогского чина.

Теперь он статный дворянин

И князь Империи и Рима,

И в государстве он один

С Петром и зримо, и незримо.

Крушенье гетманских надежд,

Сраженье жаркое Полтавы, –

Всё в поле зренья зорких вежд

«Полуправителя» державы...

И души смердов, и казна

В его простецкой, хитрой власти.

Как будто Русь подчинена

Генералиссимусу счастья.

                      5.

Покуда головы летели,

Катясь с кровавой плахи в снег,

Петра любимец в самом деле

Ни разу счастья не избег.

Гораздо меньшие проделки

Чинам вершили приговор,

И даже сущие безделки

Вели на плаху, под топор.

Рубили головы; на дыбе

Годами оставляли тлеть

Тела, подобно мёртвой рыбе,

И кости, тощие, как клеть.

Стрельцов казнили больше тыщи,

Везя в повозках, в две свечи...

Москва, гниющее кладбище,

Кровавые хлебала щи...

Клала на мачтовые сосны

Затылки голые стрельцов –

По пятьдесят, и на помосты

Вела кровавых мертвецов:

– Что, жив, Кирилл?

– Да жив, Никитка,

Вот только шея горяча;

Намокла в кровушке накидка,

И голова долой с плеча...

– Ну не беда! Пойдём походом,

Добудем головы врагов...

И шли стрельцы окрестным ходом

Под гуд и звон колоколов...

                       6.

Мария Гамильтон прелестна

Вся в белом шёлке... К палачу

Сам царь ведёт её любезно,

Как к равнодушному врачу.

«Нельзя помиловать: закона

Целящий меч вперёд всего!»

Роняет голову горгона

На камни сердца моего...

Её за волосы подъемлет,

Целует в губы царь, потом

Бросает в грязь её на землю.

И осеняется крестом.

                        7.

Поставят в колбе рядом с немца

Прелюбодейной головой

Главу «убивицы» младенца

Молчать и плавать – как живой...

Всё пережил казны хранитель,

Карманник, грубо говоря,

Чужих расправ сторонний зритель, –

Казну и казни. И царя.

                       8.

Событий таинство удвоив,

Немного времени пройдёт,

И будней дерево сухое

Листвой легенды обрастёт.

Широко дуб зазеленеет,

Задышит порами кора...

Любимец грозного Петра

Давно не потирает шеи...

Он с войском приступом берёт

Оплот предательский Мазепы,

Везде драгун его полёт –

И конский топ, и храп, и пот...

И нет такого плана, где бы

Судьбы не знал он наперёд.

В столицу новую – и с марша,

В туманный город и сырой!

С царём братается фельдмаршал,

Стуча немецкой ендовой.

На брудершафт и за победу

Над Карлом, надоевшим шведом,

Парик проевшим – и потом

Над хитрым внутренним червём.

Они братаются, и фляжка

Походной водкой не полна.

«Целуй, Ижорский Алексашка,

Царя, окончена война!

Державе русской пригодился

Простой с капустой твой пирог!

Ну, пей, покуда не напился!»

«Напился б, царь, я, если б мог...»

                        9.

Давно от пленницы ливонской

Молвы остался лёгкий след.

Давненько Марты нет Скавронской,

Невесты Меншиковой нет.

Зато Петру рожает сына,

И в залах нового дворца,

Пышна, цветёт Екатерина

Любимой куклою «отца».

И тут наш Меншиков на месте,

И тут он другу угодил.

Сказал: «прости» своей невесте, –

«Тебя я, Катя, так любил!..

Иди к царю и будь подругой

Ему во всём, везде, всегда...»

Поцеловал невесту в губы –

И отвернулся: «Вот беда...»

                    10.

Как угасает к ночи море,

Великий государь угас.

И в Петропавловском соборе

Его отпели в добрый час.

Царица правит государством

Петровым тридевятым царством,

Где умный Меншиков – король:

«В императрицы? Ну, изволь...»

Как долго властью наслаждался

Придворный в мантии царя?

И как же глупо он попался,

Привычке злой благодаря!

В карман, распоротый камзола

Отправил триста он рублей,

Не донеся и до дверей

Петра, наследника престола.

И принц в четырнадцать годков,

С подачи нечисти дворцовой,

Услал «царя» и был таков –

Всего за сотни три целковых...

          ____________

Берёзов – город не велик.

Вокруг леса, сплошная тундра.

В дому бревенчатом старик,

Дубовый стол – и в склянке пудра...

Мария, старшая его,

Уж год прошёл – лежит в могиле...

Старик не помнит ничего

Из тех времён, когда был в силе.

По лавкам – дочери; в руках

У младшей спицы, а у этой

Расход записанный и смета

Церквы, что встанет на холмах...

Счастлив любимец государя

Берущий слёту города,

И на пиру в хмельном угаре,

В нагрудном золоте всегда;

Легко бросающий червонцы,

Легко берущий из казны,

И просиявший, словно солнце

На небе царственной весны.

Счастлив поднявшийся из праха,

Опорой ставший крепостной,

Кого чурались дыба, плаха

И жаждал титул наградной.

Чьей вдохновлялся царь любовью,

Кого, как совесть, он хранил,

И тот счастлив, кто малой кровью

За славу – ссылкой заплатил...

Но чем убит старик счастливый?

Полузакутанный в тряпьё?

Зачем сидит он молчаливый,

Не славя счастие своё?

О чём молчит? Зачем тоскует,

Не спит и бредит до утра?

Зачем мечта ему рисует

Столицу юную Петра?..

15-17 июня 2017