На крутом берегу 10/10

ШЁПОТ

Всё кончилось белой изменой, а им показалось – зимой,

В дому сыромятные стены «помолвлены долгой молвой».

Приборы столовые сонны, открыто наотмашь окно,

Там день шелестит монотонный покрышками разных авто.

Пропахшие ладаном реки шептались с кувшинками звёзд,

Шептались навзрыд человеки и шёпот делили до слёз.

Обмолвились руки мятежно, колючую нежность избыв,

А море, что было безбрежно, шептало знакомый мотив.

Пока тихий шорох паромный пенял на безделье мосту,

Их души – не кровью морковной – водою стекли в пустоту.

AVE MARIA

Третейский суд. Заметна дрожь осин:

Вселенная у грани заточенья,

Куда подальше сослан птичий клин —

Обыденность взамен предназначенья.

Порой позёмка злая набежит,

Листву недоупавшую мурыжа,

Надёжно заволакивая вид,

Где вяз увяз, как сломанная лыжа,

В глухом сугробе. Праздничный досуг:

Пчелиный гул горящего камина,

Я без друзей, Мария без подруг…

Французские изысканные вина.

Как сердце мне охватывает страх,

Как паводок затапливает сушу,

Так, утопая в сумрачных глазах,

Я обретаю собственную душу.

Моя Мария!..

В полночь над рекой

Дорога заметённая заметней.

Я без друзей. Мария не со мной.

За шторой — мир, приговорённый к смерти.

АЛИГЬЕРИ

Накрапывали жёлуди: кап-кап —

Как дождь, как будто ходики в прихожей,

И сердце, им стучащее не в такт,

Наполненное думою тревожной,

Побаливало. Нудно дребезжал

Подсвечник на дряхлеющем комоде…

Казалось, я внезапно удержал

За руку память о ночном исходе

Луны. Трамвайная чугунная скамья

Запорошилась мёрзлою листвою…

Всё было за пределом бытия,

И женщина, возлюбленная мною,

Не слышащая искренней мольбы,

Не вняв ни принуждению, ни просьбе,

Возницей, развозящею гробы

Среди распространяющейся оспы,

Наложницей на царственной тахте,

Убогой нищенкой, стоящей у собора,

Не подчинившись призрачной мечте,

Искусно избежала разговора.

К чему война? Давно проигран бой.

Читая адолюбца Алигьери,

Я распрощался с глупою мечтой,

Я свыкся с неизбежностью потери.