Счастливчик Августин. Действие 2. Картины: 1,2,3 0/10

Действие второе

Картина первая

Поздний безлунный вечер. Человек стоит на углу дома,

опираясь на стену. Безветрие, смрад.

Человек (подвыпивший)

Не пил я раньше допьяна ни разу;

Имел семью: жену и трёх детей.

Но унесла всех четверых зараза,

Как слабый лист уносит суховей.

Не пил я раньше – ни глотка, ни кружки;

Монашка-жизнь не ладила с вином,

Но смерть пришла – и взбила мне подушки

В сыром и смрадном погребе своём.

Не знал я буйства хмельного веселья,

Любил жену и дочек дорогих…

Но нет их здесь, (плачет) лишь Дантов ад похмелья

И скрип телег – и смрад от ям чумных.

Храм опустел; колокола застыли;

На башне спит безмолвно циферблат.

И время спит – темно в его могиле, –

И мертвецы над чёрным рвом стоят…

Безумье правит сатанинской кликой:

Везде слышна на Господа хула,

Телеги стонут тонко, как пила,

И мыслят тени слиться в пляске дикой,

Жизнь обретая снова при огне…

Врачи чумные ночью снятся мне

В клювастых масках, ворошат колоды

Из мертвецов, клюкой – проходят годы,

Столетья пролетают – всё одно:

Скрипит арба по улице пустынной –

В углу случайно задралось рядно:

Раскрытый рот девичий, взгляд невинный,

Уставлен в небо, немощный старик

Таращит бельма, высунув язык.

Вот мой сосед, мальчишка-непоседа,

Средь них притих, на радость старикам –

Родителям, уснувшим по бокам.

И верный пёс, скуля, плетётся следом.

Храм опустел… одна у алтаря

Мой ангел кроткий, бедная Елена,

Псалтырь читаешь, преклонив колена,

Спасителя за всё благодаря. (плачет)

И три головки смотрят с потолка…

А! вот стучит проклятая клюка…

Доктор

(приближается, в ужасном снаряжении. Распространяется

смешанный запах благовоний и чеснока)

Иди домой, не стой тут понапрасну!

Иди домой, работать не мешай!

Иди домой, не то назавтра, ясно,

Твоя душа перекочует в Рай.

Человек

Пошёл бы я, но некуда идти.

Пуста каморка, в очаге застыла

Зола – и жир от мозговой кости,

Что я принёс из лавки – и варила

Её жена, уже сама больна.

И дети ели… а к утру она

Угасла… и детей взяла могила.

Доктор

Ну, стой, приятель… стой себе хоть век.

(бормочет сквозь маску песенку)

«Жил-был в Вероне знатный человек…» (уходит)

Мимо проезжает телега, запряжённая тощей кобылой.

На ней гроб. Полураздетая женщина, изображая смерть, стоит с косой в руке. По бокам телеги идут люди в длинных одеждах и в масках, с факелами, и поют молитвы. Во главе шествия человек в стихаре с большим крестом, переодетый в священника.

Женщина

Я прихожу – и в дверь вхожу без стука:

Хоть на засов хоть на замок запри.

Развратнику я нежная подруга,

Его ласкать я буду до зари.

Потом – прощай! Скупому я – надежда:

Хранить в подвалах сундуки его

Я обязуюсь, но никак не прежде,

Чем закопают под ольхой его.

Убийца, вор, на грудь ко мне склонитесь!

Лишь я покой смогу вам подарить.

И, судьи, вы, передо мной явитесь,

Чтоб мертвецов, таких, как вы судить.

Безбожники, чья вера – справедливость,

Что на земле должна торжествовать:

И ты, юнец в прыщах, сама стыдливость,

И ты, старик, готовый умирать.

Моя сестра, упрямая девица:

Всё забежит она вперёд меня.

А я за ней, кадилами звеня.

Спешите, братья, язвами покрыться!

Люди в масках (поют)

Чуму восхвалим, братия честная!

Надежду нам дари ты, всеблагая,

На очищенье тела от греха, –

Да отлетит от нас душа, легка!

Как будто гроб унылый с катафалка,

Гремя цепями, сбросим в глинозём,

В зловонных язвах, жизни жребий жалкий,

И над могилой спляшем и споём.

(Танцуют. Процессия проезжает и скрывается во мраке)

Картина вторая

Ночь. Таверна. Иоахим, Эразм, Аннета, Луиза,

венгр-скрипач, посетители.

Эразм

Счастливцы эти на цветы похожи:

Подует ветер – словно пух, летят:

Пешком, в повозках, погрузив уклад,

Бегом от крыс, на крыс же и похожи.

А мы вот тут свой расточаем хлам,

За здравье пьём друг друга – и за дам!

Иоахим

Ты шутишь: здравье…

Эразм

                                      Нет, мне не до шуток:

Когда здоровья швах – удел наш жуток:

Не можем милых женщин мы любить,

И, вот беда, за их здоровье пить.

Но если есть такие силы в теле –

Легко себя проявим мы на деле.

Луиза и Аннета, пью за вас,

Два ангела с полотен Боттичелли.

Иоахим, будь счастлив, в добрый час! (пьют)

Луиза

Слыхала я сегодня от сиделки:

Занемогла, лежит в постели с грелкой

Джоанна, в лихорадке и жару

Уж третий день, и кажется пустячной

Её болезнь среди заразы мрачной,

Что кожи бархат превратит в кору.

Поблекнут щёки, ввалятся глазницы…

Кошмар ночной который месяц снится!

Нальём-ка мы бокалы по края

Помянем мёртвых, милые друзья!

(все пьют)

Аннета

Слыхала я от трезвого монаха:

Собрался в путь меняла Мардохей:

Бежать задумал, вроде, он от страха;

Не верю я что спустит долг еврей.

А должников немало, вот хоть этот

Отец семейства должен сто гиней…

Нет, не поверю, чтоб простил еврей

И лепты медной Нового Завета.

Эразм

Виват, Аннета! Прелести твоей

Да не сокроет пагубная Лета!

Такая грудь должна белеть средь нас,

А губы жечь. Мой ангел, в добрый час!

 (целует в губы, пьёт)

Иоахим (хмелея)

Ты говорил: мадонна Боттичелли…

А я скажу: ты прав, на самом деле:

Луиза прелесть, уф как хороша!

Клянусь: женюсь, чтоб кисти облысели! –

Коль в небеса не отлетит душа.

Чума чумой, а перебор за кружкой

Мне обниматься повелит с подушкой!

(смех)

Эразм

Живых припомним! Ты, Иоахим,

Румяной охрой с суриком храним,

Тебе чума, что насморк и простуда.

Струится жизнь в тебя не весть откуда.

Примерный рост и лень, и рыжина –

Всё здесь за то, чтоб пить тебе до дна!

(пьют)

Аннет моя, как речь твоя скромна!

Как обходительна: как обойти умеешь

Вопросы странные… как в грусти ты томна –

И как в любви мгновенно пламенеешь!

И всё себе позволишь и посмеешь,

Как мой бокал, игрой страстей полна.

Луиза! Лань, встревоженная львом,

Стоит не в силах двинуться под взором

Опасных глаз, но вдруг летит – с позором

Отставший хищник гонит мух хвостом.

Печаль – могуча, юность быстронога.

Уйдёт Чума из наших скорбных мест.

Как жухлый лист, уляжется тревога,

И затанцует в небе медный пест.

Священник, выйдет к алтарю степенно,

Начнёт читать – и белоснежный хор

Храм огласит. И встанет на колено

Седой старик, молчавший до сих пор.

Мой тост за мир, за радость исцеленья! (пьют)

Теперь припомним нашего дружка,

Что забавлял нас здесь на удивленье –

Жаль в мастерской своей пропал Люка,

У верстака, средь дек, как женщин стройных,

В пыли древесной, с пальцами в клею…

Луиза

Угас Люка… на кладбище спокойном

Теперь он скрипку мастерит – свою.

И шутит, что в прижизненной могиле

Ему чужие скрипки приносили.

Иоахим

Люка, Люка… Мой бедный друг, не раз

Вот здесь над жизнью мы с тобой шутили…

И вот теперь, пожалуйста: угас…

(все молчат)

Иоахим (музыканту)

Сыграй нам песню грустную, скрипач,

Протяжную, похожую на плач...

Музыкант играет на скрипке. Сидящий за соседним столом человек, по виду бродяга, падает со стула на пол и замирает.

(все молчат; музыкант играет)

Картина третья

Утро, комната, залитая светом. В оконце, голубом от лазури, звенят, похожие на дамские ножнички, стрижи.

Августин

Родная улица, тебя не узнаю,

Когда иду под вечер, где волокна

Закатных тучек плыли, как в раю,

И на заре раскрыты были окна,

Впуская свежий ветерок с реки,

Когда отец и старший брат учили

Меня аккорды брать – и в три руки

Играли мы и в небо звуки плыли…

А после я на пальцы долго дул,

Облизывая свежие мозоли…

Брат старший мой в Дунае утонул,

Отец сгорел, вина напившись вволю;

В тот день он свежий холмик обнимал,

И над могилой матери рыдал.

А помню я себя ребёнком малым:

Отец меня по улице ведёт.

Гремят литавры, цитры, розы валом

Из окон сыплют; в храме хор поёт.

А над толпой Пречистой изваянье

Плывёт, в венце из белоснежных роз,

И в полный рост паря, минует зданья…

И тут отец не сдерживает слёз,

И достаёт, раскрывши полу, флягу,

И долго пьёт спасительную влагу…

А, между тем, вся улица в цветах,

И мать нам машет из окна рукою.

Мой музыкант так весел, просто страх,

И так не ловок, что идёт дугою.

Цветы, венки, танцующий народ;

Курится ладан, музыки порывы…

Слепец в коляске женщину везёт,

Скрипач выводит жалкие мотивы.

А что теперь на улице моей?

Где был булыжник умащён цветами, -

Скрипят телеги, полные теней,

И смрадный дух над мёртвыми телами.

И где теперь Амелия? О ней

Давно не слышно: девять-десять дней…

В окне напротив плачет мандолина;

Стрижи летают в ясной вышине;

Ни человечка, улица пустынна,

И яркий день страшнее ночи мне.

Трубочист (с крыши)

Привет, дружок! Без музыки неделю

На крыши жарюсь. Скучно, в самом деле;

Жара и жажда и работать лень.

Августин

Ты разве чистишь трубы целый день?

Всегда-то ты работал на закате.

Потерю в весе кто тебе оплатит?

Весь в саже ты…

Трубочист

                              Да совесть не черна!

Августин

Иди к жене!

                    Трубочист

                    На кладбище жена.

Дом опустел, углы прогрызли мыши.

Теперь, дружок, мне веселей на крыше.

Августин

Несчастный Ганс!

Трубочист

                            Несчастен – у кого

В трубе засор, а в сердце ничего.

Августин (берёт мандолину, поёт)

Далеко Чума ходила,

Всюду ставила кресты.

Всех она похоронила:

Ей не пить с лица воды.

И чистюля, и чумазый –

Все легли в единый ров.

И пошли на небо сразу,

Обретая дом и кров.

Кто пониже, кто повыше,

За шиповником оград,

Кто совсем уже под крышей,

Где и трубы не дымят.

(трубочист плачет)