Счастливчик Августин. Сцены 7,8,9 10/10

Картина седьмая

День. В окно льётся яркий солнечный свет,

Амелия сидит на стуле возле стола, положив голову на руку,

в задумчивости. Кормилица - напротив неё перелистывает библию,

рассматривая гравюры. Обе молчат. С улицы доносятся голоса.

«Ах ты наглец! Тебя я проучу!

Сейчас тебя я шпагой отхлещу

Спины пониже – будешь знать, химера,

Как лезть в ворота прежде офицера».

«Ей-богу, я… ай-ай!» – «Пошёл, пошёл!» –

«Кто сыт с утра, тот на руку тяжёл…»

(слышна скрипка)

Кормилица

Дитя моё, сегодня ты не в духе…

И на лицо бледна, нехороша…

Уж ты прости, Амелия, старухе,

А за тебя моя болит душа.

Не кушаешь, не спишь, а похудела! –

Вот платьишко, висит, как на шесте…

А женихов – немало…

Амелия

                                      Всё не те…

Кормилица

Каких же ты, цветочек мой, хотела?

(умолкают. С улицы слышны скрипка и голоса)

«Возьми, скрипач – и пей моё здоровье!"

"Благодарю ...»

(срывающиеся юношеские)

                       «Ты мне заплатишь кровью!»

«Дыши ровней, вытаскивай клинки!».

(командный бас)

«А ну домой, по клеткам, петухи!»

Амелия

Сегодня в гости будет к нам толстяк,

Хозяин пивоварен двух известных.

Кормилица, вот будет интересно:

Как он протиснется в дверной косяк.

Старушка!

Кормилица

                 Что?..

Амелия

                        Ах, мне грешно и тошно…

Кормилица

Неужто всё поправить невозможно?

Амелия

Не знаю я…

Кормилица

                    Дитя!

Амелия

                          На сто гиней

Вчера принёс бумагу Мардохей.

И стал шутя грозить отцу тюрьмою.

Отец – на дверь...

Кормилица

                           Ах, бедная моя!

Амелия

Да, я бедна, кормилица, и я

Должна бочонку с жиром стать женою.

Кормилица

Голубка, дитятко!..

(с уличной площади доносится шум балагана)

Иной толстушку ущипнёт –

И нате – сразу запоёт,

Другой от скромности долдонит

В дуду докучную, а тот –

Из лести бьёт ему в ладони.

Шумят подмостки и гудят,

Как галки, зрители галдят,

На сцене движутся фигуры.

И чернолицее дитя

На горло давит не шутя

Своей подружке белокурой.

В шеломе блещущем на бис

Выходит Красс из-за кулис.

Спартак погиб, поднят на копья,

А голос плакальщиц прокис;

И пудра сыплется, как хлопья,

С истёкших краскою актрис.

Картина восьмая

Солнечный день, улица. Мардохей показывается в окошке лавочки.

Мардохей

Нельзя быть добрым! Беды от добра.

Пять фунтов я отвесил серебра

Картёжнику, кутиле Фабиану.

Процентишко так мал, что с ноготок,

А вот уж год, как он меня избёг –

Так я к нему, а он мне в морду спьяну…

Нельзя быть добрым, скажет вам любой.

Вчера зашёл я к Груберам домой,

И говорю по чести, боже мой,

Ждёт Мардохей уже девятый месяц!

За это время, чтоб мне так дожить,

Уже способна женщина родить;

Чтоб сто гиней отдать не надо песен.

А! на помине лёгок… (громко) Кто идёт!

(тихо) Ждёт Мардохей, зато процент растёт.

Грубер

К тебе я шёл, меняла и бездельник,

Просить отсрочки… Дочь я выдаю

За пивовара, скоро будут деньги.

Мардохей

Ой, я тогда уже тебе спою!

Ещё ты плохо знаешь Мардохея:

Он не лесов каких-нибудь злодей, –

На свете нет добрее иудея,

Чем всё раздавший бедным Мардохей!

Ну, по рукам, запишем месяц тоже,

Число и подпись – верные дела.

Эх, Мардохей даёт отсрочку, боже:

Добра не делай – не получишь зла!

Лавочник молча уходит. Мардохей щёлкает на счётах, записывает.

Женщина, старше среднего, с пустой лампой в руке, кормит голубей.

Женщина

Гули, гули,

Где вы летали,

Зерно клевали,

Пшено выбирали?

Колосок в клювик брали,

В галифе расхаживали,

Пёрышки разглаживали,

Ворковали.

Гуль-гуль-гуль,

Кушайте!

Хороша мякина,

Мычит скотина –

Слушайте!

(бросает крошки. К прохожему)

Молодец,

Подай на ларец

Серебра и золота!

Всяк мудрец –

Дурак смолоду.

Чок-чок, дурачок.

Подай пятачок!

(Поднимает пустую лампу, как бы освещая ему лицо;

тот даёт медь)

Благодарю!

Эх, пой веселей,

Выставляй столы!

Не накормим вшей –

Будут крысы злы.

Кушайте, гости дорогие:

На рынке всё дорого!

Проходи, Чума!

Картина девятая

Пивная, в окошке розовеют вечерние облачка. Августин,

Иоахим и Эразм сидят за столом. Перед ними кружки с пивом.

На блюде золотится копчёный лещ.

Августин.

Недавно ночью мне приснился сон.

Идём с отцом с каких-то похорон.

Кого мы только что похоронили –

Как ни стараюсь, вспомнить я не в силе.

И мне не странно, что отец – живой,

Идём и видим бочку над пивной.

Заходим внутрь, а жажда жабры сушит:

"Скорей, хозяин! жарит наши души

Похмелья адская сковорода!"

«О, пиво ледяное, господа!

Одну минуту…» – и на свет мгновенно

Явились кружки, истекая пеной.

Отец сидит, молчит, не ест, не пьёт.

А я губами к глине припадаю,

Но жижа тёплая мне в рот течёт,

Без вкуса, запаха, без цвета – и не знаю

Как оторвать мне кружку ото рта,

Она к губам присохла; немота.

Мычу, кричу, хозяина ругаю,

Зову на помощь – только звук глухой…

И, вдруг, как в склеп, впадаю в сон другой.

Темно; вокруг себя рукою шарю

Ищу волынку, не могу найти.

И жуткий запах гнили; вдруг в груди

Оторвалось – и колокол ударил

Вверху – и свет забрезжил в потолке.

И слышу голос милый вдалеке,

Хочу понять, но словно глушит Лета…

«Амелия», – зову, и нет ответа.

И лишь удар, как будто гроб с цепей

Упал, совсем неподалёку где-то.

И ночь – и нет Амелии моей.

Иоахим

А, ерунда! такие байки, вроде,

Привидеться могли к плохой погоде.

К дождю, а может быть, похмельный бред…

Я прав? Не прав? Что скажешь ты, поэт?

Эразм

Скажу: давно уж в горле пересохло.

Сны снами – жизнь совсем другая вещь:

Клянусь кобылой, чтоб она издохла,

Сельдь хороша, но лучше к пиву лещ!

(чистит рыбу. Августин дует в волынку, потом поёт)

Много я бродил по свету –

Не во сне – не наяву.

Лучше города, где лето

Круглый год – не назову.

В этом городе пристойном

Лип душистые цветы,

На высокой колокольне

Разнозвучные песты.

Там, где облако и птица

Совершает свой полёт,

Чародейная девица

В замке каменном живёт.

И выходит на закате,

Смотрит ласково со стен.

И от этого захватит

Дух беспечен и блажен.

(Продолжение следует)