Эпифании -2 10/10

Эпифания деревьям, идущим сквозь зиму

Легко мне вспомнить год, когда случилось это событие. Ведь у него существует своя, особая пометка…

Когда на моём огороде выросла тыква размером с бочонок, предназначенный для вина, я стал давать имена деревьям. Зачем я это делал, сказать толком не могу. Деревья росли неподалёку от моего дома, и я сдружился с этими мирными существами, навещая их каждый день.

Берёза Марина, лиственница Екатерина, ёлка Светлана – получались сплошь женские имена. Поэтому тополю, единственному представителю мужского рода, шумевшему на ветру высокой макушкой, я дал старинное имя Пересвет.

Шло время, разбрасывая по заливному лугу цветы самых разных названий. Незаметно наступили осенние дни с их слякотью и ветрами, но я по-прежнему навещал своих древесных друзей.

Деревья общались со мной телепатически, я слышал внутри себя их голоса. Марина, Екатерина и Светлана часто жаловались на погоду. А когда опала листва и первые заморозки покрыли лужи льдом, попросили меня принести соломы согреть озябшие ноги.

Один тополь Пересвет вёл себя, как настоящий мужчина. Стройный и по-военному подтянутый, он проявлял сдержанную радость при встрече со мной. И с грустью смотрел, как течёт неподалёку Катунь, а вместе с ней – и время.

Но вот понадобилось мне съездить в Москву, доставить в литературные журналы свои стихи и рассказы. Их можно было послать и по почте, но в Москве меня ждали друзья. А они хотели меня обнять, услышать написанное мною в живом исполнении.

Когда я вернулся домой, стояла уже зима. С глубокими сугробами и песней метелей, не прекращающейся порой целыми неделями.

На следующий после своего возвращения день я отправился в лес навестить деревья. Как они поживают без меня? Тепло ли укрыты снегом? О чём они думают в долгие зимние вечера?

С утра шумела метель, поднимая за окнами снег, как лёгкие тюли. Снег набивался под шапку, оседал на моих ресницах, колол иголками лоб. «Марина, Екатерина, Светлана! – повторял я про себя, шагая по бездорожью, и добавлял: – И ты, мой славный полковник Пересвет!»

Не стану описывать свою встречу с деревьями, поскольку, придя домой, написал о ней стихи. И читая их вслух, порадовался тому, что ещё живу на этом свете. Живу – значит, радуюсь всему, что я вижу, и сострадаю тем, кто попал в трудное положение. Сострадаю не только людям, но и деревьям…

Деревья в чулках деревянных,

раскинув тонкие руки,

идут походкою пьяных

сквозь ледяные муки.

(Декабрь, январь и февраль –

километры,

и дуют сухие ветры)

Последний листок увянул,

а птичьи гнёзда пустые

на черепах деревянных,

как зимние шапки, стынут.

На перекрёстке судеб,

в дымящейся круговерти

растут ледяные зубы

суровой старухи – смерти.

(Декабрь, январь и февраль –

километры,

и дуют сухие ветры)