Всю ночь Больной трубил на панцире 10/10

***

Всю ночь Больной трубил на панцире

расшатанной кровати, пальцами

цеплял края пододеяльника

застиранного, беспечальными

глазами в потолок смотрел.

За стенкой кто-то тихо пел.

Открылась дверь. В проёме комнаты —

из коридора свет — не тёмная,

но приглушённая сестра,

как будто спать ещё пора

не наступала полной силой —

пришла и шёпотом спросила,

и шёпот приняла в ответ:

— Пока мой день ещё не спет,

неравномерно комковатое,

всё перекрученное, сжатое,

разорванное одеяло —

ты знаешь, что оно вбирало,

не выпуская через ткань, —

и смерть, и боль, и прочих дань —

расправь его, мне помоги.

По стенам чёрные круги,

как тени солнца прежде времени,

сползли и выросли над теменем

Больного. Я шагнула вглубь

палаты и коснулась губ

его, хрустящих как крыло

вчерашней стрекозы, стекло

со звоном распахнула в сад —

казалось, ветви дребезжат,

полны свинцовейших плодов,

латунных пчёл и оводов.

Смотри, сказала, всё горит, жара,

отдай мне одеяло — и пора.

Я накрахмаленную простынь

внатяг раскинула над ним —

из-под неё светился нимб,

Больной молчал, и мне легко и просто

казалось день закончить днём одним —

беспомощными взглядами

не перекрещиваясь, ядами

беспомощности не дышать.

Не жить, не верить, не бояться.

Спать.

Проснуться в мире новом от укола

иглой, сшивающей по краю слово

с другим — внахлёст и очень грубым швом,

на языке незрячем, но живом.