Заграница (отрывок) 10/10

Линц понравился нам сразу, здесь мы жили и работали, целыми днями сидели над проектом вместе с проектировщиками и будущими строителями нашего завода.

Нам была положена переводчица, и когда она пришла знакомиться, все мужики навострили уши, как охотничьи собаки.

- Отставить, - сказал Юра и приобнял улыбающуюся переводчицу.

- Это Лена, - представил её Юра.

- Прошу любить и жаловать, - после слова любить Юра показал нам кулак из-за спины Лены.

Юра был здесь третий раз и до этого уже работал с Леной.

- Лена, - сказал Юра - Вам не обязательно знать, как зовут этих орлов, если они начнут низко кружить над вами, скажите мне, я устрою им жесткую посадку.

Всё, Лена была защищена, нам же Юра сказал позже:

- Мужики, Лена глубоко и небезнадежно влюблена в своего шефа, а от него очень много зависит в нашем общем деле постройки завода. Поэтому, если мы не хотим политических проблем, то руки прочь… Ваши мозолистые руки, и не только они, пригодятся в другом месте.

Мужики явно не хотели проблем, все были впервые за границей, любая проблема могла обернуться самыми худшими последствиями, то есть отзывом и последующим внесением в черный список. Юра знал куда надавить, к тому же у него был в запасе пример из прошлой поездки, когда один из коллег на второй день пребывания запил то ли от радости, то ли от горя. Собрали собрание, выступил чекист, сказал, что таким не место среди нас, и надо немедленно отправлять назад позорящего нас и нашу страну… голосовали единогласно.

Связались с посольством, и через день небритый коллега понуро сел в машину консула. Провожали до дверей самолета, чтобы не сбежал.

Да, и среди нас семнадцатым был чекист из Москвы. Тогда было так принято. Надо было блюсти и высоко нести моральный облик… к тому же опасаться вражеской вербовки. Так нам рассказывали на инструктаже в центральном комитете партии. Нас так запугали, что когда мы приземлились в Вене, то держались тесной стайкой, чтобы не дать потенциальным вербовщикам никакого шанса. А всех сразу завербовать невозможно, всегда найдется слабое звено, и кто-нибудь один сдаст всех остальных. Так добродушно потешался над нами Юра. Хорошо ему, уже не боится… может, его уже того, завербовали… тут Юра начинал хохотать. Мы немножко завидовали Юре, его расслабленности и веселости. Через пару дней и нас отпустило, мы поняли, что никому не нужны здесь, в мире спокойствия и радости.

На родине бушевала перестройка, пахло небывалыми переменами, а здесь народ безмятежно гулял по улицам, покупал целые тележки продуктов, сидел на открытых площадках за чашкой кофе и бокалом холодного пива.

Красивая, слегка за тридцать, высокая…

Кто-то в давно ушедшей родне был из России, поэтому Лена выбрала образование, связанное с русским языком. Говорила с сильным акцентом, но правильно строила фразы и расставляла ударения. Говорить с ней было приятно, было видно, что и она ищет нормального собеседника, которому можно задать вопросы и получить нормальные ответы. В основном же наши завзятые остряки пытались рассмешить ее привычными шутками… приглашали переехать к нам, где мы ее примем в комсомол, выдадим замуж за тракториста… обещали должность внештатного корреспондента районной газеты, откуда Лена могла бы посылать на бывшую родину очерки о счастливой жизни в родном колхозе. Лена улыбалась и не обижалась на убогие шутки.

Она рассказывала про одного знакомого, который знает 18 языков. Он всегда начинал изучение очередного языка с написания песен на этом языке. Как ему это удавалось, осталось непонятным Лене, а потом и мне. Но Лена в свое время тоже попыталась сочинять стихи на русском, который тогда едва знала. Как-то за общим ужином мы оказались рядом, и я попросил ее почитать стихи. Народ был к тому времени хорошо выпивши, когда переводчик уже не требовался, и на нас не обращали внимания. Лена смутилась, но видя, что никто нас не слышит, начала читать на память.

Стихов я совершенно не запомнил, но ощущения были удивительные. Я закрыл глаза…

Мне представлялась благородная старушка где-то в старинной гостиной, читающая стихи среди благообразных старичков… камин, застывшие слуги… я рассказал Лене о своих ощущениях.

Так, наверно, все и было, сказала она. У предков было имение недалеко от Москвы, все сгорело в огне революции, а предки покинули родину.

Я спросил, не хотелось ли ей побывать на родине предков. Она отрицательно покачала головой. Местная пресса пишет только плохое о вашей стране, к тому же у меня там никого нет. Шеф скоро собирается к вам… может быть возьмет меня с собой. Я не услышал в её голосе надежды. Мне хотелось сказать ей, что не надо так печалиться, все будет хорошо, что шеф наконец решится… вот и Юра говорит…

Вену мы видели только сверху через иллюминатор, поэтому оценить по-настоящему этот прекрасный город я смог позже.
Меня негласно назначили водителем автомобилей, которые нам предоставили для поездок на работу и развлекательных поездок по выходным. Раз в неделю наш руководитель должен был явиться в торговое представительство нашей страны, расположенное в центре Вены. Прав у руководителя не было. Мы выезжали рано утром, и через два часа гонки по автобану въезжали в город. Найти парковку неподалеку от торгпредства было очень непросто, поэтому мы радовались как дети, когда это удавалось. Вообще, мы тогда много и откровенно радовались, радовались каждой приятной мелочи… наверно, понимали, что впереди возвращение в суровую реальность, где много работы, где пустые магазины, где непонятное будущее, даже самое близкое…

Шеф уходил, а я откидывал сиденье, включал тихую музыку и закрывал глаза. Иногда шеф уходил надолго, тогда я шел в собор рядом с торгпредством. Собор был всегда открыт, днем внутри почти никого не было, звучал орган. Это были часы высшего наслаждения, которого я раньше не знал.

Позже я испытал подобное только однажды, это было в Брюсселе в небольшом соборе. Там только закончилась служба, когда мы зашли. Зазвучал орган, все встали и запели, было мощное ощущение, что эти люди объединились в каком-то общем порыве...

Потом я шел к машине, возвращался шеф. Если все было в порядке, то он находил на карте очередную достопримечательность, и мы ехали туда. Я знал Вену лучше своего города, и мне хотелось, чтобы это не кончалось. Через десятилетия, бывая в Вене, я пытался поймать это чувство праздника, этот запах Вены… но нет… Вена была та же, я был другой…

Потом мы ехали назад, шеф наслаждался пивом из портативного холодильника, два часа на автобане пролетали незаметно.

Линц был другим. Спокойный и уютный город, мы как-то сразу признали его своим.

Однажды мы попали на праздник города. Парковку в центре было найти невозможно, но мы придумали выход.

Мы ехали вдоль плотного ряда машин и выискивали «окошко» для нашей «Каравеллы». Это был 9-местный микроавтобус, и конечно он был длинней любой легковой машины. Как только свободное место находилось, я въезжал туда передом, несколько человек поднимали задок «Каравеллы» и аккуратно заносили его параллельно бордюру. Когда мы уезжали, надо было сначала вынести передок «Каравеллы», народ вокруг при этом показывал на нас пальцами. Это было не единственным, чему мы научили местных жителей.

На главной площади было многолюдно. В самом центре над углями была подвешена целая корова, она медленно вращалась. К небольшому прилавку стояла очередь, там бесплатно выдавали одноразовую тарелочку, булочку и банку колы. Продвинувшись далее, можно было получить кусок жареного мяса, только что отрезанного конкретно для тебя. И, конечно, через полчаса мы вернулись к святому месту, где добавили еще по куску мяса в счет будущего ужина.

Уже в сумерках началось главное шоу этого праздника. Лазеры рисовали удивительные цветные картины в прозрачном воздухе над Дунаем, картины сменялись в гармонии с музыкой. «Весна священная» звучала над Дунаем, над толпами запрокинувших головы и замерших людей… Много раз после этого я слушал «Весну…», но никогда больше не испытывал того чувства, того ощущения единения с космосом, с этим вечерним городом, с этими незнакомыми людьми…

Это был Стравинский, мы даже не знали, кто это… Мы не знали такого композитора, мы выросли на других именах, которые были на радио, в телевизоре, в газетах. Наверно иностранец... но фамилия явно наша.

Это надо было видеть и слышать, в небе Линца лазеры рисовали фантастические картины, и все это под фантастическую музыку.

Я понимал, что перехожу в другое измерение...

Почему я не знаю Стравинского? Если его нет на радио, в телевизоре и в газетах, но он есть здесь, за границей, значит, кому-то нужно, чтобы его не было... чтобы его не было у нас... но почему?

Почему иностранцы наслаждаются его музыкой, а мне нельзя?

Мне было плохо.

Я хочу быть здесь, где есть Стравинский, где есть эти лазеры, которые могут рисовать в небе. Нет, я хочу домой, там моя семья... но я хочу взять с собой Стравинского и эти лазеры... но мне нельзя... я знаю, что на границе мне прямо в глаза посмотрит человек в форме и спросит...

И я не смогу соврать... да, он здесь, он со мной, запрещённый Стравинский. Про лазеры я смог бы промолчать, но Стравинский... любая «рамка» покажет, что он со мной.

Загорится красным цветом, тревожным звуком оповестит - на мою родину хотят провезти Стравинского.

Боже мой... но почему? Кто решил за меня, что эта фантастическая музыка мне не нужна и даже вредна? Опять этот вопрос...

Вечерами мы выезжали в центр, привычным способом парковали машину и разбредались кто куда. Кто-то метался по магазинам, кто-то усаживался на лавочку в скверике, кафе были для нас дороги. Бокал пива в кафе стоил в пять-шесть раз дороже банки того же пива в магазине. Поэтому пиво мы пили у себя в «общежитии», как мы называли свою простенькую гостиницу. В небольших номерах были все удобства, на этаже была кухня, в ней стиральная машина.

Нам нравилось гулять по этому городу. И только в одно место мы пошли все вместе, это был кинотеатр. Это было в первые дни, мы ходили еще в пиджаках и галстуках. Афиша предсказывала фильм про любовь, мы стройной колонной зашли в пустой зал, только два бородатых бомжа развалились на заднем ряду. И только когда фильм начался, мы поняли, куда мы попали. Это была крутая порнуха, как сказал Юра. Видимо, он уже бывал здесь. По окончании фильма Юра связал нас круговой порукой молчания, чтобы не дошло до чекиста. Фильм нас огорошил, гулять уже не хотелось. Юра посмеивался, глядя на нас. Врага надо знать в лицо, говорил он при этом, эти разложенцы могут вас в два счета окрутить. Поэтому – облико морале, но пасаран… Больше одного раза посещать такое кино Юра не рекомендовал.

Иногда возникала мысль, что Юра тоже завербован, только не врагами.

Он пытался как-то мягко провести нас между всеми соблазнами, не ограждая нас от них, понимая, что мимо них все равно не пройти.

Нагулявшись, мы снова собирались вместе и ехали в какой-нибудь крупный магазин. Тележки для покупок в этих магазинах были как маленькие железнодорожные вагоны. Мы толкали перед собой эти тележки, на дне которых покоились бутылки дешевого и очень крепкого вишневого рома, стыдливо прикрытые упаковками хлеба и банками пива. Рядом местные катили заполненные через край свои вагончики, с интересом поглядывая на нас и наши тележки.

Компания наша состояла из сотрудников проектного института, работников будущего завода и одного чекиста. За границу хотели все, поэтому и в проектном институте, и на заводе происходила своеобразная ротация, больше одного раза выезжали немногие. В институте это были те, кто вел основные направления проекта, заводских старались менять и, если уж совсем некем было заменить, выпускали во второй раз. От нас, заводских, вообще было мало толку, экспертами назвать нас можно было с большой натяжкой, главное, что от нас требовалось – оценивать проектные решения с точки зрения будущей эксплуатации. Проще говоря, мы должны были давать свои заключения, будет ли в наших условиях работать предлагаемое техническое решение. Эта ответственность заставляла нас вникать во все детали проекта, что потом здорово пригодилось, когда завод начал работать.

Юра вел всю электрическую часть проекта, был в институте незаменимым, поэтому выезжал регулярно. Он часто бывал на стройплощадке завода, мы с ним были уже знакомы. В Австрии он сразу взял меня под крыло. Когда нам принесли первые десять толстых папок с проектной документацией, которую мы должны были изучить и дать заключение, Юра не сдерживал смех, глядя на меня. Я не понимал, как мы можем все это сделать, если уже через два дня планируются переговоры по этой части проекта.

- Не бзди, - говорил Юра, все в наших руках.

И действительно, в его руках папки листались быстро, он читал их сверху вниз.

Раз… взгляд его цеплялся за неудачную формулировку, допущенную переводчиком. Юра загибал уголок этой страницы, а мне предстояло найти правильные фразы, чтобы в финальной документации все было ясно и понятно.

Два… Юра красным фломастером помечал узел на чертеже, который надо было проверить на возможность свободного доступа к нему обслуживающего персонала.

Три… в описании отмечен синим цветом оставшийся непереведенным с немецкого языка целый абзац.

Папка за папкой перемещались с Юриного стола на мой, к концу второго дня мы были готовы к переговорам. После переговоров нам привозили кучу следующих папок. Меня волновало, что мы можем пропустить какой-нибудь косяк, но Юра успокоил меня. Крупные косяки исключены ввиду высочайшей квалификации проектировщиков, они уже напроектировали много таких заводов по миру и используют проверенные решения. Да, теоретически мы можем с тобой пропустить мелкий косяк, и потом при запуске это вылезет. Нас с тобой, конечно, попрут… но завод из-за этого стоять не будет. А может и не попрут, таких как мы немного, не зря вас на завод по всему Союзу собирали, а наш институт единственный, кто такие заводы проектирует.
Так что смотри в оба, но не боись… обожжём и мы свои горшки…