Сирена и Сатир 10/10

Приветствую ,Михаил. Мне думается, все зависит от величины таланта, если его будет достаточно, то хоть сатиром, хоть, сиреной, хоть химерой, хоть гаргульей будет поэт, всё равно запомнят. Я видел вы как-то об этом уже беседовали с Алисовым и Эндиным.

А два портрета хороши.  Бродский делал подобную портретную галерею. 

Безымянные солдаты поэзии... )

С уважением, Олег Мельников.

у искусства грязное белье
нож в кармане и в крови отрава
так оно себя и создает
из всего на что имеет право

та же ночь но ста ночей грязней
тот же свет но тысяч глаз яснее
та же жизнь и пропасть перед ней
только прыгать нужно вместе с нею

Н.Перстнева

О "грязном белье" - стихотворение Наташи Перстневой было комментарием к стихотворению Влада Пенькова "Кафе Трансильвания":

Если больше нету сил для жизни,
если вместо сердца - голый лёд,
если облака ползут, как слизни,
можно взять билет на самолёт.

И в столице маленькой державки,
долетев туда за три часа,
на автобус сесть, прожив на лавке
солнце, полдень, ветер в волосах.

В маленьком туземном городишке,
меньше мерок даже той страны,
кончить все проблемы и делишки
в домике глубокой старины.

Заказать вина и мяса с кровью.
Выпить, захмелеть, почти уснуть.
Тишина сменяет многословье.
Подбородок тыкается в грудь.

Через веки виден вечер томный.
Пролетают мыши и пищат.
А внутри кладут в очаг огромный
кучу дров, те светятся, треща.

Освещают лица у обслуги,
освещают белые клыки
у случайной смугленькой подруги.
Ей слегка кивают старики,

словно намекают старожилы.
Это что-то тайное вполне.
Девушка меня целует в жилы
горловые. Где-то на луне

снова пролетают твари с писком,
и дрова трещат, и в голове
ощущенье радости и риска
и покоя - розами в траве.

Ночь уже спустилась - не сгустилась,
а раскрылась. Воздух свеж и прян.
И в подруге что-то приоткрылось,
не порок, не рана, не изъян.

Просто губы - сочные, как нежность.
Просто на клыках играет свет.
Вся она - сплошная неизбежность
сладкая, за несколько монет.

И она ведёт меня куда-то.
Светятся клыки. И мне больней
и нежнее мне. И я - поддатый -
не пойму кивающих людей. 

В свою очередь, мне думается, стихотворение Влада отсылает к "Лилит" Набокова:

Я умер. Яворы и ставни
горячий теребил Эол
вдоль пыльной улицы.
Я шёл,
и фавны шли, и в каждом фавне
я мнил, что Пана узнаю:
"Добро, я, кажется, в раю".

От солнца заслонясь, сверкая
подмышкой рыжею, в дверях
вдруг встала девочка нагая
с речною лилией в кудрях,
стройна, как женщина, и нежно
цвели сосцы - и вспомнил я
весну земного бытия,
когда из-за ольхи прибрежной
я близко-близко видеть мог,
как дочка мельника меньшая
шла из воды, вся золотая,
с бородкой мокрой между ног.

И вот теперь, в том самом фраке,
в котором был вчера убит,
с усмешкой хищною гуляки
я подошёл к моей Лилит.
Через плечо зелёным глазом
она взглянула - и на мне
одежды вспыхнули и разом
испепелились.

В глубине
был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты,
и в вольной росписи стена.
Двумя холодными перстами
по-детски взяв меня за пламя:
"Сюда", - промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
лишь с медленностью озорной,
она раздвинула, как крылья,
свои коленки предо мной.

И обольстителен и весел
был запрокинувшийся лик,
и яростным ударом чресел
я в незабытую проник.

Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил, -
как вдруг она легко рванулась,
отпрянула и, ноги сжав,
вуаль какую-то подняв,
в неё по бёдра завернулась,
и, полон сил, на полпути
к блаженству, я ни с чем остался
и ринулся и зашатался
от ветра странного. "Впусти", -
я крикнул, с ужасом заметя,
что вновь на улице стою
и мерзко блеющие дети
глядят на булаву мою.

"Впусти", - и козлоногий, рыжий
народ всё множился. "Впусти же,
иначе я с ума сойду!"
Молчала дверь. И перед всеми
мучительно я пролил семя
и понял вдруг, что я в аду.

Вот такие интересные цепочки...

В мире множество поэтов/поэтесс...

Двух ещё узнали мы на букву "Эс"

)

Легкое увлекательное чтение