Итальянская баллада. Часть первая 10/10

1

Дух юга, вспыльчивый и гордый,

Простонародностью упёртый, –

Как в грудь насмешника клинок.

Хочу хотя бы пару строк

Я здесь оставить для порядка.

Так школьник яркую закладку

Кладет, как прозвенит звонок.

Так старый дед, лаская внука,

Не помнит, что такое скука:

А было! – было ли когда?..

Так вот, я начал, господа:

Повествование – докука,

Но извинение – года.

Однажды… Ох уж это слово!

Оно зажечь всегда готово

Огнём оплошные сердца –

И те, под дудку игреца,

Смежив ресницы, словно мыши,

Бредут, ступая кошки тише…

Давно, в Италии моей,

Где Арно в зеркале зыбей

Прибрежною ветлою водит,

Где в небе плавает орёл,

А между гор цветущий дол

С фиалкой лилию выводит,

Где город шумен, а базар

Блистает рыбою морскою;

Святые с крытой головою

Сложив ладони, стоя спят –

И с камня под ноги глядят...

Вот хор запел, как падре, строгий

Орган дохнул в свои струи…

Вдоль узких улиц люд убогий

Волочит вервия свои.

Арба, гружёная тюками,

То – винограда янтарями

Корзина лозная полна.

А то – ослица под мехами,

А то – купецкая жена.

Веранда каменного дома.

В лимонной изгороди – донна,

По шейку белую в луне.

Ах, как же не хватает мне

Тепла Флоренции знакомой

В сырой и серой стороне!

Где снега нет давно, а в доме

Сердечный царствует мороз.

И грелка мне осталась, кроме

Дель арте-стариковских слёз.

2

Когда луна – златое скудо,

Зажжёт ночные облачка,

Сюда бежит невесть откуда

Моя влюблённая строка.

Она, опасной «змейкой» млея,

Вкруг Саломеи смуглой шеи

Виясь, врезается в неё, –

Мгновенье – голова её

По лунным плитам покатилась,

Скача, окровавляя их.

Но через миг остановилась,

В шелках запутавшись своих.

Тиха Флоренция ночная.

С холмов лаванды аромат

Течёт; селена золотая

Не щурит свой кошачий взгляд.

Как будто призрак осторожный,

Собор туманится пустой,

В саду лимоновом – треножник

С боголюбивой головой.

А на веранде душной млея,

Стоит Тосканы Саломея,

Просунув меж перил мысок,

Раскинув летний веерок.

Не осуждай меня уж очень,

Читатель, критик дорогой!

Я сам попал под чары ночи,

Лимонной льющейся рекой,

В саду, где смоква тяжелеет

И брызжет цедрой апельсин...

Не забывай, что я один

С Евтерпой дикою своею.

Куда она – туда и я.

И в этом вся вина моя.

3

Луна на небе. В добрый час!

Медузу глупую запутав,

Снимает голову с плеча

Ей сын любимый Бенвенуто.

От времени позеленев,

Он дивом бронзовым кичится.

А голова, забыв про гнев,

Висит, как стреляная птица.

О, сколько времени прошло –

И скольких покосила Злая!..

Слегка насуплено чело,

Увы, не радость выражая…

Клинок окрасился едва

И кровь, шипя, оледенела, –

В руке, взметнулась голова,

Легко отъятая от тела.

4

В угоду Грации моей, –

Её не менее невинных,

В темнице собственных детей

Не пожирает Уголино.

Луна не бродит по камням

Изъеденного мглою пола.

Лишь поступь слышится моя –

Насторожённого глагола.

Решётка в маленьком окне,

Где свет проходит, как в тоннеле.

И граф рассказывает мне,

Как было всё на самом деле.

Расселись дети по углам,

А младшие озорничают.

И на виске у графа шрам,

Пятном запекшийся, зияет.

Подеста Пизы, командор,

Угрюмо опускает взор:

«Бессмертна клевета людская!

Хоть семь веков уж надо мной,

Как холм могильный насыпной, –

Она по-прежнему живая».

И тут… Скажу я, господа,

Что автор не оригинален:

Вас ждёт всё то же: как всегда

Конец истории банален.

Луна зашла на небесах.

Когда рассеялось виденье,

Мне душу жгли его глаза

Ещё какое-то мгновенье.

5

Видали ль лучшего артиста,

Чем месяц в тучках – нам и вам?

Под ним влюблённый Джамбаттиста

К рабыни розовым губам,

Воображеньем приникая

И жарко к сердцу прижимая

Прекрасный призрак, видел, ах! –

Блик на эбеновых плечах.

Под ним любовник из Вероны,

(Или с Британских островов?)

Внимал словам своей мадонны

Почти не разбирая слов;

И только ночи ароматы

Да на плече её луна,

Да колотушки стук за садом...

"Джульетта! Где ты?" – тишина.

А говорят, во тьме лимонной

(Что ни случается порой?)

Старик стоит перед "Мадонной"

С седой завитой бородой.

Нависли брови; словно пламя,

В морщинах просветлённый лик.

Чем не доволен ты, старик?

"Когда-то верными глазами.

Теперь, как филин, я ослеп,

И мастерская мне – мой склеп".

Как звать тебя? "Зови, как хочешь".

И каждый раз, махнув рукой,

Уходит в бледный сумрак ночи

Старик, с завитой бородой.

6

Во флорентийских кабаках

Испанцы храбрые гуляют.

Кичась перчатками в перстнях,

Вино Тосканы попивают.

Сок виноградный, как смола,

А пенится белее снега.

Вдруг, негритянка у стола,

С кувшином, смотрит на Диего.

И капитан поднял лицо,

В усах закрученных на диво:

"Возьми, красавица, кольцо!

Как ночь, томна ты и ленива..."

Явили тут, как говорят,

Уста эбеновой Минервы:

Жемчужин крупных стройный ряд

И дёсен розовые перлы.

Идёт за нею капитан

И видит шею и тюрбан.

7

А вот ещё. Не скажем втуне,

Что в этот лунный ночи час,

Купает Марк в ночной лагуне

"Свой золотой иконостас".

Бока и башни лунным светом

Залиты: словно майский мёд...

Тень петербургского поэта

Пустынной площадью идёт.

Под фонарями ночи жаркой

Она печальна и длинна...

На раку каменного Марка

Глядит задумчиво луна.

А гроб, под тушами свиными,

Опять на палубе ночной.

Над ним небесная пустыня

С печальной спутницей – луной.

8

Луна. Хорошенькое дело!

Пускай ущербна, пусть кругла, –

Она порядком надоела,

Как все небесные тела.

Приятна ночь жасминным духом,

Стекло коптящим фонарём,

Но день – как музыка для слуха:

Я очарован шумным днём.

Под небом палево-лазурным,

Расставив кадки и лотки,

Волнится рынок морем бурным

Под грузом крабов и трески.

Гудит, шевелится и блещет,

Водя то мордой, то хвостом,

И слизью глянцевой трепещет,

Грудясь ленивым серебром.

Вот рак клешнёю угрожает,

Вот рыба с мордою быка.

Вот тело камбала пластает.

А вот, морского гребешка,

Китайским веером, ракушка;

Вот устриц скользкая гора;

Макрели выпуклая тушка,

Как бы клинок из серебра.

А вот, и рыбы неизвестной,

Как будто им в орбитах тесно, –

Навыкат красные зрачки,

А жабры, как жабо испанца,

А хвост – змеи во время танца;

И зубы иглы и крючки.

А вот, пришёл и встал в сторонке

Подросток с углем и картонкой.

Портреты с рыб снимает он.

Рисует чудищ невозможных,

Их диким видом увлечён.

Потом уходит осторожно…

Мальчишке этому взрослеть

Резец поможет терпеливый.

И он заставит мрамор петь…

Мне рынок нравится крикливый!

Я сам в восторге и тоске,

В плену у рыбы пучеглазой.

И острым стило по доске

Мой помутнённый водит разум.

Всё нечисть чудится ему,

Как чудилась Буонарроти:

Глубин высвечивает тьму

Осклабившейся рыбы вроде.

Удильщик этот с фонарём –

Вдруг гаснет, вспыхнув на мгновенье.

Но поздно: мы уже вдвоём:

Я и моё стихотворенье.

9

О Рим, куда ж без Колизея!

В гробу не спит Веспасиан.

И Тит кадильницу не греет, –

И не струится фимиам.

Что освящать? Твой остов праздный

Свернулся каменным хребтом,

И сто глазниц дугообразных

Тебя усеяли кругом.

Арена публики не просит;

Клинков не бряцает металл.

К устам Сенида не подносит

Вином наполненный фиал.

Тебя штурмуют днём туристы,

А ночью выплывет луна.

И свет таинственный и чистый

На камни долго льёт она.

А там, в луне наполовину,

Согнул, от страха съежась, спину

Военный, шпагу уронив.

Над ним блеснул кинжал как будто…

Вдруг, ветра налетел порыв,

Развеяв призраки в минуту.

И хохот бесов: «Бенвенуто,

Ты не довольно отомстил:

Убить за брата – слишком мало!»

И тот: «Сто тысяч раз убил:

Сто тысяч колющих кинжалов

В затылок жертвы я вонзил.

Сто тысяч лун мне помогало –

Светило фонарём своим».

И словно ночь захохотала, –

И бесы скрылись вместе с ним.

10

Часовня заревом задета.

Канал зацвёл и обмелел.

Здесь мрачноватый Тинторетто

Среди апостолов сидел.

Здесь нежно-пламенный Вечелльо

Как бы смычком виолончели

Писал, как музыку, холсты…

Здесь побывал разок и ты,

Прямой «создатель Ватикана».

Да что! на стульях «Флориана»

Здесь Бродский сиживал порой,

Борясь с похмельною хандрой,

Кивая носом несоветским

На фоне лунного окна.

Здесь Гёте кофе пил турецкий,

Из басурманского зерна.

А там, на пристани, уныло

Заря вечерняя чадила

Прогорклым маслом фонарей.

И там, одна между людей,

Печально тень его бродила.

А как же пушкинский гребец

И пресловутые гондолы?

Весла вздыханье, наконец,

И звуки песни невесёлой?..

Ах, это всё с недавних дней

Претит Венеции моей.

11

Ямб надоел порядком мне.

Блескуч и важен, словно Гелий.

Ищу спасения в луне

На этой кратенькой неделе.

Размер попроще подберу.

Луна моя зайдёт к утру,

Бледна, как олово, при этом.

О, сам светить я не могу,

Зато горю заёмным светом –

Влюблённых в полночь берегу.

Вот так, давным-давно, луна

На ясном облаке сидела,

И в арку долгую окна

На Биче за полночь глядела.

Залив ланиты и плечо,

Едва-едва касаясь шеи.

И целовала горячо

В чело Флоренции лилею.

Потом слезами омывал

Ей лоб отец и мать рыдала.

И гроб, залит луной, стоял:

И бледный ангел поднимал

С луны печально покрывало.

Давно, Флоренция, цветок,

Тебя не привечает Флора!

Уже от Алигьери строк

Не вспыхнет юная синьора.

В жемчужном платьице она

Не отразится в пышном зале,

В наследном вензельном зерцале,

Ещё по-детски озорна.

полный цикл – 2019 - 2021

(продолжение следует)