Средиземье 10/10

* * *

В старом Египте в одной из гробниц

Ржавый папирус нашёл я. Отныне

Снятся мне люди, что падали ниц,

Видя, как солнце встаёт над пустыней.

Мне открывает загадочный Сфинкс

Прежде уму недоступные сути:

Я финикиец, я эллин, я инк —

Страшно до пота, прекрасно до жути!

Друг-археолог с лицом хитреца,

Чуть поперхнувшись, сказал как отрезал:

«Это обычный донос на жреца

В пору правленья второго Рамсеса».

В жарком Египте — подавлен, смятён —

Рваный папирус я бросил в гробнице

И услыхал в коридорах времён

Грохот летящей во тьме колесницы.

* * *

Зимой у пивного ларька,

Где люди шумят стервенея,

Я продал судьбу с молотка

И книгу о жизни Энея.

Дарданец, твои корабли

Согнули упругие вёсла —

Земля потерялась вдали,

Погасли вечерние звёзды.

Ты Зевсом отныне храним,

Ты заново храмы отстроишь.

Лишь в Грецию вторгнется Рим,

Воскреснет погибшая Троя.

И слава твоя впереди,

И трон, и объятья Харона —

Не смолкнет в могучей груди

Последняя песнь Илиона.

Так предал поэта поэт,

Так трус обезглавил героя.

Пусть снится мне тысячу лет

Сожжённая греками Троя!

* * *

Сухой, но ослепительный рассвет,

Вдоль берегов размеренного Нила

Пустыня… На сверкающий паркет

Пролиты мною синие чернила —

Оазисы, морские островки,

Спасение в засушливых скитаньях…

Как оказалось, все мы моряки

В пустынных океанах мирозданья.

* * *

Агесилай! Ты царь —

Я лежебока, проныра, плут,

Увидевший случайно царя.

Продвинулись далёко

Твои войска…

И Спарта далеко.

Оставь Месопотамию в покое

И Персию.

Чиста причина, царь!

Болеет мать,

И кровь твоя, кровь сына,

Упавшая на жертвенный алтарь,

Безумствует и требует по праву

Чтить до могилы слёзы матерей.

Сыновья преданность — твоя отныне слава!

Я ж — беглый раб,

Я грею руки в ней.

* * *

Глядит сощурившись Эдип

На Сфинкса выпуклые очи,

Я тоже зрением прилип

К безмолвию пустынной ночи.

Я Клеопатре говорил:

Не заворачивайся в коврик,

Как сомик в плодородный ил, —

Он безопасен, как терновник!

Я понял! Сфинкс подслеповат,

Отсюда правило Гомера;

Глаза навыкат — на закат

Бельмо бессмертия: триера.

* * *

Как будто древний Пер-Рамсес

Я переехал.

Там нет египетских чудес,

А только эхо,

По мановению росы

Насквозь одежда,

Свет, угасание осы

В пространстве между

Границами оконных рам…

А храм Изиды

Благодаря шальным ветрам

Пропал из вида.

Не будь я женщиной рождён,

Я б звался Богом,

Я стал бы полем и дождём,

Путём-дорогой,

Голодной сукой в конуре,

Листвою ржавой,

На яркой утренней заре

Задребезжавшей

Пчелой, что в марте ожила,

Засуетилась…

Как мало нужно мне тепла,

Чтоб жизнь продлилась!

* * *

Тибр опережают

Ржавые сорняки…

Битва с неурожаем,

Женщина без руки,

Небо — ни дна, ни края…

К жадным богам спиной,

Зёрна судьбы стяжая,

Женщина жнёт одной

Левой. Чужое солнце

Выжгло горбатый склон,

Душу, глаза и космы…

Дрогнул центурион:

«Лучше б я сдох при штурме

Города Карфаген,

Горсткою пепла в урне

Видел свой жалкий тлен,

Лучше б альпийский варвар

Выколол мне белки!..»

Рядом вздохнула странно

Женщина без руки.

С гор опускался вечер,

Был освежёван им

Воздух… и бывший вечный

Неповторимый Рим.