Другая жизнь 10/10

* * *

Переливаются люпины,

Переливаясь в облака.

Дорогой пыльною и длинной

Плетусь на свет березняка.

Мне словно в каменном ущелье

В богатом ягодой лесу,

Да обещал я угощенье

Домашним — значит, принесу.

Но подкрадётся незаметно,

Прозрачной лёгкостью дыша,

Прохладный вечер — тихим светом

Вспорхнёт над вечером душа.

* * *

Как радостно висеть на облаках,

Как сладостно витать под облаками

На маминых заботливых руках...

За чёрными уральскими горами

Очерчен день, как сумраком киот.

Я в руки взял свидетельство о смерти.

Подумалось: берёзы у ворот

Лежат в таком же сумрачном конверте.

Казённая чернильная печать

Расплывчата, как мир перед глазами…

Со временем я стану примечать,

Какие вещи думают о маме:

В цветочках блюдце вырвется из рук,

Утюг сопя наедет на мизинец,

Машинки швейной донесётся стук…

Я оглянусь — на тумбочке гостинец.

* * *

В стеариновом простеньком платье,

Где журчит чуть заметный ручей,

Загорелась свечой на закате

Ель за домом — от спичек-лучей.

Филигранная изгородь шишек,

Вспышки белок, гирлянда дроздов…

Занимаясь над высохшей крышей,

Пламя рыщет, как роза ветров.

«Мама, если огонь разгорится,

То в деревне пожар неминуч?!» —

«Не страшись. Видишь, солнце садится

За оклады нахмуренных туч?..»

* * *

Осенний дождь напропалую,

От керосинки — светотень.

Травою сшитый на живую

Не приснопамятный плетень —

Путь к дому. Старенький учебник,

Букварь, зачитанный до дыр...

Прабабушка из печки хлебник

На стол поставила и сыр

Овечий, пареную репу,

Толкушку, сахар кусковой...

Я к ней надолго переехал,

Болезный внучек городской.

Темнело... Выли домовые,

Лампадка таяла в углу...

От страха ножками босыми

Я поскользнулся на полу.

Под одеяло был уложен,

Покрыт добавочно дохой.

Молитва... Бог: «Усни, Сережа.

Ты скоро вырастешь большой».

* * *

Одолеваемый страстями,

Вернулся к вечеру домой

И разрыдался в руки маме

С невыразимою тоской:

«Я, мама, первый во Вселенной

Не для наград, не для похвал

Нашёл иголку в стоге сена!

Рубаху, правда, разорвал…»

Смеялись родственники, строго

Глядели бабушка и мать:

«Он разбросал травы полстога

И бойко научился врать».

* * *

Не искры от камня, не пламя от кремня

Пузырчатость белой строки —

Следы от моторки, которой не внемлю,

Листая страницы реки.

Желтеют кувшинки, назойливо-тёплые

(Глазунья на сковороде?),

И я, проплывая сквозь заросли, хлопаю

Наотмашь веслом по воде.

А небо расплывчато… Тучи размашисто

Плывут, накреняясь к реке,

И мне вдруг мерещится в дымке овражистой

Фигурка в пуховом платке.

Как долго ждала ты, любимая бабушка,

Пока я рыбалил да грёб,

И грела в ладонях оладьи-оладушки,

Как солнце осиновый гроб.

Когда до погоста шагала процессия,

Я сердца не чувствовал стук…

Что дальше? Плохие от Бога известия:

«Ты мало любил её, внук».

* * *

Лягушки-монпансье из детства голос дальний.

Стругаю батожок — так дедушка учил.

Медяшки карасей — их заодно с печалью

Я от родной реки в наследство получил.

Как жаль, что летний сон мне с той поры не снится…

На заливных лугах обычные цветы:

Ромашка, львиный зев, фиалка, медуница,

Как отсвет детских глаз — доверчивы, просты.

Скользнули караси ко дну дощатой шайки,

Я буду их кормить до школы, а потом

Снесу в ближайший пруд (прощайте, попрошайки!),

Где лебедь семенит с простреленным крылом.