Граф 10/10

Среди своих он был Вовчик, за глаза – легендарный Вовчик. Когда мы встречались и выпивали, то Вовчик говорил:

- Концентрация ума на квадратный метр на Ясной Поляне выше, чем в Москве, -

Москвичи, если вдруг читаете, не в обиду вам, если что, то это Вовчика мысли, не мои… хотя подписался бы.

Ясная Поляна – это район в небольшом сибирском городе, откуда мы родом.

Название этому месту дали пленные финны, которые построили почти все дома в этом районе.

Это Вовчик так рассказывал, а ему его отец, а отцу сами финны.

Мы верили Вовчику, хотя потом выяснилось, что отец Вовчика приехал, когда финнов на Ясной Поляне уже не было. Наверно, они потом приезжали, чтобы рассказать отцу Вовчика эту легенду.

Про концентрацию ума Вовчику тоже можно было смело верить. Он извилистым жизненным путем добрался до столицы, докарабкался до кресла главного редактора крупного медицинского журнала. Так что он мог сравнивать.

Вовчик искал в архивах и нашел, что искал. В Тверской губернии, оказывается, было когда-то имение под фамилией Вовчика. Фамилия была широко распространена среди дворян, и Вовчик был намерен кое-что доказать.

Он говорил, что лишь однажды, на закате жизни, ему рассказал об этом отец, член партии с многолетним стажем.

Мы верили ему, потому что видели, что в любой компании Вовчик выглядел как аристократ в окружении своей дворни.

Когда Вовчик нашел имение, то позвал меня поехать с ним. Я не смог, он поехал один. Больше он меня не звал, и сам не ездил. То ли имение не нашел, то ли родственников в нем. Но легенда осталась.

Вовчик перечитал всего Толстого, и с этим связана еще одна легенда. Вовчик говорил, что где-то прочел у Толстого, что тот, прежде чем поехать на Ясную Поляну, долго выбирал, на какую ехать, тульскую или сибирскую. В итоге решил все же в пользу ближней.

И здесь мы верили ему, уж очень хотелось этому верить.

При этом Вовчик учитывал противоречия этой легенды с легендой о финнах и никогда не рассказывал их одновременно. Иначе получается, что Толстой мучился выбором среди Ясных Полян задолго до пленения финнов, от которых и пошло название одной из них.

От всего этого друг мой и носил в узком кругу кличку «легендарный Вовчик». И был он реально этого достоин, наш Вовчик!

Для всех остальных он был Граф.

Граф, как нормальный интеллигент, всю жизнь рефлексировал, страдал от невозможности осчастливить окружавший его народ. Когда он стал главным редактором медицинского журнала, он кричал мне, хорошо выпив:

я разбужу эту московскую тусовку… они ведь не видят ничего, кроме своих диссертаций и конференций-междусобойчиков… я покажу им, что творится на периферии… они, конечно, не захотят просыпаться, но я выйду на международный уровень… я заставлю их понюхать запах деревенских больниц, я заставлю их полежать на этих койках и на этом белье… у меня столько материала… это взорвет общество…

Но время шло, и понемногу стало понятно, что тусовку разбудить не удалось, она просто чавкнула и проглотила Графа вместе с его планами и намерениями. Граф выступал на конференциях и намеревался писать диссертацию…

Теперь, выпив, он рассказывал про свой дом, который он строит на берегу реки, и как хорошо отдыхать от городской жизни с удочкой в руках. Все встало на свои места. Графу было довольно того, что он осчастливил свою семью.

Иногда, открывая очередной, принесенный Графом, журнал, я спрашивал:

- Там бомбы нет?

Увы, а может к лучшему, зато у Графа теперь было время и на меня.

Потом Граф заболел. Болезнь, конечно, была под стать носителю, на мой вопрос он ответил - меланома, потом гордо добавил – королевская. И это вовсе не звучало как приговор.

Сначала Граф лишился большого пальца на правой руке. Не теряя оптимизма, Граф согласился на предложенную врачами какую-то новую методику, рискованную и без гарантий. Получив укол, Граф успевал долететь на такси до дома и упасть в кровать, следующие две недели он почти не вставал.

Из журнала пришлось уйти, времени теперь у Графа было много, в мои очередные приезды он таскал меня по загородным усадьбам писателей и художников позапрошлого века.

Терапия закончилась, время шло, жизнь налаживалась. Мы регулярно выпивали с Графом за его очередные «чистые» анализы, он научился держать рюмку между указательным и средним пальцами.

Потом болезнь вернулась. Граф пропал на какое-то время, не выходил на связь, только иногда присылал смайлики, мол, я здесь и скоро увидимся.

На встречу он пришел в элегантном шарфике, который, как оказалось, прикрывал приличное отверстие на месте, где горло переходит в грудь. Это было не единственное место, где Графу что-то вырезали. Потом были снова уколы, снова «чистые» анализы…

Жизнь изменилась, я стал реже приезжать, Граф выглядел нормальным человеком.

Потом случился инсульт, я узнал об этом от самого Графа. Он писал, что немного нарушена речь и плохо работает левая сторона тела. Но правая рука действует, поэтому через пару недель можно приезжать, он уже будет дома.

Мне нужно было бросить все дела и лететь к нему. Вместо этого я полетел в другую сторону на какую-то дурацкую конференцию.

Позвонил сын Графа. Как же так, спрашивал я, ведь он уже начал восстанавливаться.

Какой инсульт, удивился сын… у него неоперабельная стадия, везде метастазы… ему было тяжело последние месяцы… от него ничего не скрывали… он бы и так догадался, все-таки сам врач…

А «чистые» анализы и инсульт – эту легенду он для вас придумал…