Въюжик... 10/10

Мужик, в *опе въюжик…

Дядя Митя улыбается… видно, что он ждет меня.

Козел для распиловки дров уже стоит рядом с калиткой, большой ворох бревнышек и досок тоже ждет моего прихода. Когда я утром уходил в школу, их еще не было.

Дядя Митя мой сосед и приятель, шахтер-пенсионер или силикозник на пенсии, как он сам говорит. Он страдает одышкой, когда мы пилим с ним дрова, дядя Митя подолгу отдыхает, укоряя меня, что я быстро устаю. Во время работы он иногда выпускает газы, делая вид, что это приключилось со мной, и снова подзуживает меня своей присказкой про мужика, у которого въюжик. Когда это происходит с ним снова, я опережаю его и весело спрашиваю, у кого же теперь въюжик.

Так мы пилим с ним, пока дрова не кончатся, потом таскаем их за угол бани к большому чурбаку. Колоть дрова дядя Митя мне не доверяет. Когда-то я попробовал, дядя Митя посмотрел, потом отобрал у меня топор и рассказал про своего брата Коляку, который тоже попробовал в младенчестве колоть дрова, а теперь в носе ковыряет мизинцем, потому что из других пальцев у него на левой руке остался только большой. Я представил себе это и меня так потрясла эта картина, что я долгое время не подходил близко к топору.

Поэтому колет дрова дядя Митя сам, после каждого чурбачка отдыхает на скамеечке у стены бани. Выходит тетя Нюра:

- Не устал, Димитрий Фаддеич?

Как-то так сложилось, что мы называли соседей дядя Митя и тетя Нюра, а они называли друг друга Димитрием Фаддеичем и Анной.

- После баньки отдохнем… расслабленно улыбается дядя Митя.

Святое дело баня, здесь все расписано, кто и за кем идет париться, а кто просто помыться.

Своей бани у нас пока нет, поэтому мы ходим к дяде Мите с тетей Нюрой.

Зато у нас есть телевизор, который соседи любят смотреть по вечерам. Они приходят и чинно рассаживаются на стулья, которые я заранее расставляю в зале. На наш диван дядя Митя и тетя Нюра никогда не садятся, это места для хозяев, и никакие уговоры не заставят их сесть на этот диван. По вечерам обязательно показывают художественный фильм. Это время отдыха для уставших, весь день чем-то занятых, пожилых людей. Дядя Митя не выдерживает всего фильма, и иногда в самом напряженном месте всхрапывает. Тетя Нюра виновато оглядывается на нас, но все делают вид, что заняты фильмом.

Бывает, перед фильмом появляется заставка с предупреждением, что детям до 16 лет смотреть не рекомендуется. Я делаю вид, что не замечаю эту заставку, но укоряющий взгляд матери находит меня. Приходится уходить… Много позже я пересмотрел все эти фильмы, и всегда ждал, когда же появится то, из-за чего мне нельзя смотреть. И не находил.

Иногда дядя Митя уходил в поход, как он сам говорил. Однажды он позвал меня и нескольких соседских пацанов с собой. Это был для нас праздник души, как сейчас говорят.

Мать волновалась и просила дядю Митю приглядывать за ее младшеньким.

Да он же уже мужик, отвечал ей дядя Митя и вовремя останавливался…

Мы шли в лога, дорога шла в гору, и мы все время оглядывались на нашу окраину, было так здорово издалека видеть нашу улицу и переулки, маленькие дома и маленьких людей.

Ночевку устраивали на взгорке между вторым и третьим логом, дальше не ходили, за третьим логом начинались поля и уже было видно деревню. Набегавшись за день, мы уже не торопясь собирали хворост на костер, дядя Митя забивал колышки и вешал котелок на перекладину. Варили принесенную кашу, открывалась тушенка, ужинали уже в сумерках, а чай пили при свете костра. Уже взрослым, укладываясь где-нибудь спать в палатке или в спальнике на свежем воздухе, я вспоминал свою фуфаечку, которая когда-то была мне и спальником, и палаткой, и резиновые сапоги, подошва которых так нагревалась от близкого костра, что больно жгла ноги.

В логах стояли заросшие со всех сторон приземистые помещения, в них надо было спускаться как в подвал, внутри было сыро и темно. Дядя Митя говорил, что это бывшие колчаковские склады. Мы спрашивали его про Колчака. Нет, Колчака он не видел, а вот солдат его видеть приходилось.

Они, наверно, как фашисты?

Не, обычные люди, только с винтовками.

Мы перемигивались между собой над забывчивостью дяди Мити, мы-то точно знаем, какими жестокими врагами они были в наших фильмах.

Сколько же лет вам было? От нас было не так просто отвязаться.

А как вам сейчас, отвечал дядя Митя. Конечно, представить дядю Митя пацаном, да еще среди колчаковских солдат, было никак не возможно. И дядя Митя смеялся, понимая это, и спрашивал нас, можем ли мы себя представить стариками… ну, как он… тут мы отставали от него, потому что совсем не хотелось представлять себе такими, как дядя Митя.

Жили мы небогато, иногда не было сахара к чаю, тогда я с позволения матери шел к тете Нюре со стаканом. Мы шли с тетей Нюрой в кладовку, и она зачерпывала полный стакан из большого мешка. Этот мешок потом какое-то время не давал мне покоя, я представлял, как было бы хорошо, если бы в нашей кладовке стоял такой мешок. Я осторожно, чтобы не просыпать небольшую горочку над стаканом, нес сахар домой. Потом приходили дни зарплаты, покупался сахар, и я торжественно нес полный стакан к тете Нюре.

Дядя Митя дружил с моим отцом. Иногда по праздникам они выпивали. Разговоры обычно про урожай, про погоду, отец рассказывал, как он строит шахты, дядя Митя вспоминал свою шахту. Позже я никогда не мог вспомнить, чтобы они говорили про голод, войну, хотя все это было у них за плечами. Дядя Митя по-прежнему называл Сталинском соседний, уже переименованный город, только это и напоминало прошедшие времена.

Пал Иваныч, про баню в субботу не забудь, кричал дядя Митя уже из-за своей калитки.

Фаддеич, веники не забудь замочить, кричал отец в ответ.

Однажды дядя Митя спас меня от соседской овчарки Альфы. Я еще и в школу тогда не ходил. Откуда-то у меня появилась шубка из черного меха, наверно, мама перешила из чего-то изношенного. Я вышел на переулок, снег таял, мне нужно было измерить глубину ручья у нашего забора. Альфа была ростом с меня, она иногда бегала по переулку, и ее никто не боялся. Но в этот раз она просто напала на меня, свалила на снег и злобно трепала за полы шубки. Дядя Митя оказался быстрее всех и отогнал Альфу. Шубка моя оказалась не простая, а из волчьего меха. Какие древние инстинкты проснулись в спокойной и доброй Альфе, мне и сейчас неведомо, но рвала Альфа мою шубку по-настоящему. Больше носить эту шубку мне не пришлось, да и не хотелось. Альфа со мной больше не дружила и при встрече подозрительно обнюхивала мою одежду.

Гораздо позже я еще раз столкнулся с такой остервенелой реакцией собак, в этот раз на медвежью шубу. Отец уже был на пенсии, много гулял, и мы, три его сына, одели его на зиму в ондатровую шапку, медвежью шубу и меховые унты. Когда отец во всем этом великолепии вышел погулять, то все соседские собаки одновременно сошли с ума. Они разбежались по дворам и до хрипоты лаяли из-за заборов. Они никогда в своей собачьей жизни не видели медведя… но что-то же заставляло их бояться этой медвежьей шубы.

Так мы дружили с дядей Митей, пилили вместе дрова, потом он стал доверять мне топор, я колол чурбаки, а дядя Митя относил их по два-три полена за баню под навес. Он постепенно старел и слабел, уже не парился в бане, но любил посидеть в тепле в предбаннике, иногда заглядывая к нам в парилку, чтобы спросить, как там его березовые венички и не подбросить ли еще дровишек…

Потом я уехал учиться в соседний город. Дядя Митя тем временем заболел, он не знал толком, что это была за болезнь, но его старшей дочери врачи объяснили… неизлечимо и осталось ему недолго. Летом, перед отъездом в стройотряд, я был несколько дней у родителей и зашел к дяде Мите. Разговор у нас не клеился, дядя Митя сидел на низкой скамеечке, так у него меньше болело, лысина его была необычно белой с коричневыми пятнами, которых раньше не было.

По его равнодушным глазам было видно, что мысли его далеко от меня, от стоящей рядом тети Нюры, от всей этой жизни.

Это была последняя наша встреча.

Иногда бывает очень плохо… тогда я вспоминаю дядю Митю.

Ну что, брат-въюжик… плохо тебе?

Держись, ты же мужик…

Нет, дядя Митя, мне уже лучше…

И я держусь… я же мужик…