Старомосковские картинки. Часть третья 0/10

Снова швейная машинка

Баба Кока так давно

Рукоять крутила часто,

Словно бы веретено –

И подальше от несчастья.

А порой, прервав мотив:

Цоканье иголки гулкой,

В нитках рылась, отворив

Её плоскую шкатулку.

Ах, машинка хороша,

Точно немочка златая!

Вот и цокает душа,

Словно устали не зная.

Гипсовый пионер

Как в саду Нескучном

Расцвела ольха.

Всё благополучно,

Живы все пока.

Канарейки, свинка,

Инвалид с войны.

Рыжие тропинки

Голосов полны.

Вместо бледной Клио

С досточкой в руке –

Пионер счастливо

Отражён в реке.

Он трубит победу

В глубине речной.

Я гуляю с дедом

В красный выходной.

В личные гнёзда!

Москвичи, в иные гнёзда!

Переездов кутерьма.

Опустели как-то просто

Коммунальные дома.

Опустели, оскудели.

В чёрных окнах нет голов.

Только зябкие метели

Забираются под кров.

Нет художника берета,

Скрипки детской скрипача.

Тень надомного поэта

Бродит, ямбами журча.

И «дубинушка эй, ухнем!»,

И шаляпинский задор.

И несётся ругань с кухни

Чадным паром до сих пор.

Шарманка

Шарманки пресловутой

Вращающийся вал...

Докучливое чудо,

Тебя я не застал.

Родился поздновато –

И в проходном дворе

Пелёнки да халаты

Алеют на заре.

Эх, мужичок, бродящий

И в морось, и в пургу!

На двух колёсах ящик

Послушать не могу…

Помята шляпа с тульей,

Мартышка так хрупка!..

Метельные пачули,

Раздутые меха.

Халтура

Тяжёлая походка –

Бесшумный контрабас.

И мой отец в "селёдке",

Как будто напоказ.

Его приятель квакал

При помощи сурдин.

А саксофон заплакал,

Под белизной седин.

Ему хватило снега,

А в голосе тепла.

И тут такая нега

С эстрады потекла!

Оркестр ресторанный

Сияет напоказ –

Как саксофон, спонтанный,

Грудной, как контрабас.

Замоскворечье

За московской мягкой речью,

Там, где сорок сороков,

Высится Замоскворечье

В фижмах двориков-веков.

Красна девица скучает,

Молча сидя у окна.

Там купца не замечает

Молода его жена.

Там старушки-приживалки

Голосисты, словно галки.

Ну а барыня добра

И не гонит со двора.

А и крест творит к обедне,

«Богородицу» твердит…

Сад давно заглох соседний;

Бито яблоко лежит.

Ветер трогает рогожи.

Пятитонка на холме.

Уморительные рожи

И знамёна в бахроме.

Концлагерный

Из Освенцима ль, неизвестно,

Из Майданека ль он пришёл?

Сел на стульчик, вдруг, у подъезда,

И «под мухою» стал смешон.

Он мечтал о восточных пери

И о сочной хурме – чуть-чуть.

Забывал об огне и сере,

И дрожала от кашля грудь.

Он смеялся, как дети плачут:

То ли смех, то ли в горле ком.

Головою кивала кляча,

Погоняема ямщиком.

Проезжал инвалид тележный,

Матерясь и тельняшку рвя…

И пожаром алела нежно

На засохшем лице заря.

Часы с кукушкой

Говорят, ещё до нэпа

Прадед мой, крестьянский сын,

За батон ржаного хлеба

Взял настенные часы.

И потом, по воскресеньям

Двигал гири на цепях.

И латунное шипенье

Раздавалось в потрошках...

А прабабка молодая

Всё скучала у окна.

И кукушка часовая

Пела песни ей одна.