Уруков Валентин. Три стихотворения 10/10

Сороковые

Не по рассказам вас я знаю,
Как житель города иной, –
Брусника, ягода лесная,
И запах сосен смоляной.

И над озёрами туманы,
И комариный звон в ночи,
И бор, в котором рано-рано
Весной токуют косачи.

Там за околицею волки
Зимою выли на луну.
Но одностволки и двустволки
Изъяты были в ту войну.

Видала крайняя избёнка
Да равнодушная луна,
Как волки съели жеребёнка,
Отбив его от табуна.

Я помню, как недетской злостью
В ребячьем сердце кровь кипит,
Когда глядишь на эти кости
Среди разбросанных копыт.

В глухих болотах обитая
На деревенскую беду,
Гуляла вольно волчья стая
В том сорок… памятном году.

И шёл крестьянский харч на убыль,
Как ветер сквозь худой плетень,
И ничего не стоил рубль,
Как и колхозный трудодень.

Росли железные мозоли
На нежной девичьей руке,
В рубашках больше было соли,
Чем в потребиловском ларьке.

По колоскам сбирать пшеницу
Пришлось девчатам по весне.
И предлагали им жениться
Ребята разве что… во сне.

И проходил по сердцу шваброй
Тот неумолчный бабий крик,
Когда бумажку «смертью храбрых...»
Вносил в избу почтарь-старик.

А почтальона звали Титом.
И, откровенно говоря,
Вся ребятня была сердита
В тот год на деда-почтаря.

Он, к нашим каверзам готовый,
Нёс молчаливо тяжкий крест.
Кричали матери и вдовы,
Невесты плакали окрест…

Ах, сорок пятый, сорок пятый!
И ты в душе оставил след.
Нужда вручала нам лопаты,
Нам, ребятишкам в десять лет.

Что ж больше – отдано иль взято?
Крутой прослеживая путь,
Твержу себе: в семидесятых
Сороковые не забудь!

Военным летом

Июль медовый был на склоне
В тумане, на исходе дня,
Паслись невидимые кони,
Далёким боталом звеня.

Подол ракиты узколистой
Купала тёплая река,
И полон был печали чистой
Вечерний посвист кулика.

Тучнели росы и густели,
Трава от них белым-бела.
Скрипели где-то коростели,
И фыркали перепела.

Рыбачить было мне отрадно!
Потом среди родных полей,
Не торопясь, идти обратно
Со свяслом пёстрых пескарей.

Идти босым, русоголовым,
Девятилетним мужичком
С самостоятельным уловом
Шагать уверенным шажком.

Шагать и слышать в сердце трепет,
Что, может, девочка одна
Пускай на улице не встретит,
Так хоть посмотрит из окна.

Иду к избушке на горушке,
К родному крову моему,
И удивляюсь, что старушки
Вперёд меня спешат к нему.

И сразу – горем незнакомым
Крик из распахнутых дверей,
И встали слёзы в горле комом,
И уронил я пескарей…

Неужто что на фронте с папкой?
А может, с дядькой что с моим?
Обнявшись, плачут мамка с бабкой,
И ничего не нужно им.

Стою потерянно в сторонке,
А в этом плаче, в полумгле
Белеет листик похоронки
Перед родными на столе.


Былое

 
Обочь просёлочного тракта
У полувысохших берёз
Людьми забытый старый трактор
Тяжёлой глыбой в землю врос.

За пашней, вздыбленной бугристо,
Сияет золотом стерня,
А дядю Тиму – тракториста
Снесла на кладбище родня.

И председатель тётя Даша
Сказала у могилы речь:
– Был Тимофей – надёжа наша,
Да не сумели уберечь.

Вот уж беда! На фронте кабы,
Как мой иль, Аграфена, твой…
Кто ж нам пахать-то станет, бабы?
Самим придётся – вой, не вой.

И бабы, серые от горя,
К своей нужде пошли домой.
А полоса на косогоре
Чернела траурной каймой.

А у просёлочного тракта,
Где лист берёзовый слинял,
Военных лет трудяга-трактор
Как скорбный памятник стоял.

И от деревни было видно
Его за целую версту.
И было мне до слёз обидно,
Что так я медленно расту.

---------------------------------
stihi1941-1945.ru/item/urukov-valentin