Баллада о шахтёрской дружбе 0/10

После звонка своему старому другу и начальнику

Юрий Васильевич понял, что запутался окончательно.

Он поднялся в квартиру на негнущихся ногах,

махнул полный стакан коньяку, сразу налил второй.

Сердце застучало твёрже, зато нахлынула обида.

Чуркин завыл, испугав кота, а потом горько заплакал.

Полгода назад отыскал Чуркина старый приятель,

вместе работали когда-то на оловянном руднике,

где Юрий Васильевич трудился горным мастером,

а приятель — инженером по технике безопасности.

Рудник обанкротился, народ остался без работы,

но приятель Громова, Николай Павлович Бровко,

шустро переучился на арбитражного управляющего,

став на мёртвом руднике кем-то вроде сторожа,

подтянул приятелей, и началась развесёлая жизнь.

Посёлочек хирел, но Бровко отнюдь не бедствовал,

распродавая оборудование и разъезжая по свету.

Чуркин с приятелями тоже оказались при деле —

кто занимался демонтажом, кто-то отгружал проданное.

Но всё хорошее на свете когда-то заканчивается.

В один прекрасный день Бровко с треском уволили,

выяснилось, что он умудрился затопить рудник.

Распродал насосы, понадеялся на авось — а зря.

Откачивать такое количество воды уже не стали.

Однако верно говорят в России, что дерьмо не тонет.

Суд назначил Бровко арбитражным управляющим

на большой машиностроительный завод в городе,

тот самый, где трудился наш старый знакомый — Степанов.

Процедура банкротства шла по накатанной,

требовалось только довести её до конца, вот и всё.

Бровко уже купил билеты в Тель-Авив на ПМЖ,

но работающий завод ему неожиданно понравился,

он решил поживиться, вызвонил своих друзей —

вот так на старости лет Юрий Васильевич Чуркин

оказался на должности коммерческого директора.

До Чуркина в этой должности работал Степанов.

Степанову тогда уже исполнилось почти что сорок,

Чуркин годился ему в отцы, в маркетинге не смыслил.

Но Степанову сказали: "Так надо, потерпи полгода!"

Ни Бровко, ни Чуркин нормальных слов не понимали,

зато безбожно тырили всё, что только находили.

Причём делали это безграмотно и неосторожно.

Степанов спасал имущество, как только мог.

На дворе стояли нулевые, бандитов пересажали,

а к фальшивым печатям относились без почтения.

Понятное дело, что шалости Бровко на заводе

власти восприняли с большим недоумением.

Арбитражник зажил на широкую ногу, денег не считал.

Закатил себе шикарный юбилей, съехались гости,

усатые багроволицые дядьки дружно загорланили:

"Там, на шахте угольной, паренька приметили..."

Бровко вил гнездо на совесть, ставил своих людей,

раздавал им деньги на какие-то странные прожекты.

Вскоре новичков развелось на заводе столько,

что они начали даже ругаться друг с дружкой!

После юбилея их так и прозвали — "шахтёры".

Чуркин тоже расцвёл, он купил квартиру и гараж,

приобрёл себе новый костюм, часы — жизнь удалась,

деньги от распродажи предприятия потекли рекой.

Но "кое-кто" всё примечал и "документировал".

Степанова штучки Бровко совсем не устраивали,

ему предстояло работать на заводе и дальше.

Пришлось потихоньку "постукивать" куда надо.

В один чудесный летний день Чуркина "приняли".

Привезли в РУБОП, строго зыркнули сверху вниз —

Юрий Васильевич и сам не понял, как "раскололся".

Рассказал про все свои шашни с арбитражником.

Теперь Чуркин сидел посреди кухни и матерился,

проклиная свою трусость, казня себя за слабость —

хуже нет для мужика осознания своего предательства.

— Что ж ты наделал, дурачок? Я приеду и всё решу, —

обласкал его по телефону хитроумный Бровко. —

Лучше слушай, Юра, что теперь сделать надобно…

Казалось бы, как не совеститься тем, что крал внаглую,

ведь не на хорошем Чуркина и Бровко за руку поймали —

так нет, заговорила в человеке совесть

исключительно по причине того,

что друга своего он "заложил", горняка-шахтёра.

Скурвился "подельничек" и сильно тому огорчился.

Степанову про историю падения Чуркина

рассказали верные люди, наблюдавшие самолично

всю глубину раскаяния блудного маркшейдера,

нахально влезшего на степановскую должность.

Поэтому Степанов не очень-то огорчился или пожалел,

в таких ситуациях каждый выбирает свою дорогу.

Он сидел дома, кушал борщ и радовался жизни.

Завод удалось спасти, Бровко ожидал скорый арест.

В эти самые минуты Чуркин открыл гараж и завёл машину.

Слёзы текли по его щекам, в стёклах очков всё плыло.

Он встал на колени, допил из горлышка бутылки коньяк,

неловко опустился на бок и укрылся какой-то тряпкой.

Степанов с неохотой влез в раскалённое нутро "Волги".

Выезжать в поля ему расхотелось — куда в такую жару?

Он велел водителю ехать на завод, тот обрадовался.

Поневоле заговорили про Чуркина, про обыск.

На заводе уже знали обо всём — допрыгались "шахтёры".

И тут по дороге зоркий водитель увидел жену Чуркина,

метавшуюся возле подъезда, посмотрел на Степанова.

Тот кивнул головой — что-то случилось, сворачивай.

Чуркина нашли, долго возились с дверью гаража,

но страдалец оказался жив, хотя и нахапался газов.

Спасло его то, что водитель расслышал звук мотора,

а так бы могло всё закончиться совсем печально.

Через пару дней Чуркина выписали из больницы,

он помчался в прокуратуру и нажаловался на ментов,

якобы так выжимавших у него показания на Бровко,

что не вынес он душевных мук и решился на страшное.

Смотреть в глаза людям Юрий Васильевич избегал.

Даже спасибо водителю не сказал — буркнул что-то.

Потом взял отпуск с последующим увольнением,

и больше Чуркина на заводе толком никто не видел.

Когда Бровко вернулся из долгой командировки,

его немедленно арестовали и посадили в СИЗО.

Через пару месяцев арбитражника выпустили —

он во всём признался и получил условный срок.

Чуркин приехал на завод, но подыматься не стал,

встретил старого друга у заводоуправления.

Они с Бровко долго стояли на холодном осеннем ветру,

обнимались и хохотали, что-то рассказывая друг другу.

Степанов молча смотрел на них из окна кабинета.

Уже давно не оставляли его смутные подозрения,

что вся эта история крепко попахивает ложью,

и догадка его спустя пару лет подтвердилась.

Это оказался довольно плохо сыгранный спектакль,

Бровко решил надавить суицидом на следствие,

но это ему совсем не помогло — он перегнул палку.

И водитель оказался заранее предупреждён...

Непонятно Степанову было совсем другое.

Но какой же силы была "шахтёрская" дружба,

если маркшейдер решился отчебучить этакое?!

Почему он так безоглядно поверил своему другу?

А если бы что-то тогда вдруг пошло не так?

А может, он и вправду чего-то не понимает?

Может быть, такой и должна быть настоящая дружба?

Вместе жить и работать, вместе приворовывать,

а потом сидеть за столом, выпивая, и петь хором,

тыкаясь плечом в потное горячее плечо соседа:

— Спят курганы тёмные, солнцем опалённые,

и туманы белые ходят чередой...

На фото - Хинганский оловянный рудник, вид изнутри.