Михась 10/10

              (Глава 1 В шахтёрской столовой
              была опубликована раньше на нашем Сайте)
 
              
                   Глава 2 Утро


               Вот и отступила очередная, бессонная для Михася ночь, унося с собой кромешную тьму, слабое звездное мерцание и зловещую тишину.

               Оттуда, с востока, с мощными потоками света и тепла, в огненном зареве выплывает огромное, тяжёлое, алое Солнце.

               Уже совсем рассвело, крыши частных домов шахтёрского города Осинники, освещённые светом, - разнообразные, но невероятно красивые. Раннее утро по-весеннему прохладное и росистое, а впереди - длинный день.

               Разноголосое чириканье и пение проснувшихся птиц заполнили окружающее пространство звенящей невидимой жизнью.

               Белый голубь и голубка, летящие прямо ввысь на близком расстоянии друг от друга, поражали своей необыкновенной красотой. Они стремительно развернулись в небе и возвратились на крышу соседа Михася, к своему хозяину.

               Со стороны Стройгородка, над руслом реки Елбань и дальше, в сторону поселка Мирный, красиво заголубело утреннее, апрельское небо, очистившееся от больших дождевых туч.

               Однако, среди сероватых снежных островков, на потемневших от влаги участках земли, ещё сохранились заметные следы вчерашней непогоды.

               То здесь, то там, в лужах и протоках, игриво переливались разноцветные отблески от яркого согревающего солнца.

               Ниспадавшая с веток деревьев капЕль, то ли от утренней росы, то ли от прошедшего дождя, сверкала волшебными искрами в лучах всё того же весеннего солнца.

               За прошедшую длинную и бессонную ночь здоровый, ровный печной жар основательно прогрел всё тело хозяина дома.

               Приятные воспоминания о столовой шахты № 9 побудили сознание Михася, отлеживающего свои бока на лежанке русской печи, к конкретным действиям.

               Он выкарабкался из глубины полати, медленно развернулся, приподнялся и сел на край "перекрыши" печки. Свесил худые оголённые ноги, нащупал верхнюю ступеньку пристроенной стремянки и осторожно спустился вниз, на выкрашенный деревянный пол.

               Быстро обулся в чёботы с войлочными стельками, со стола взял алюминиевый ковш и засеменил на веранду, к оцинкованному ведру с водой.

               Тонкий слой прозрачного льда покрыл поверхностную гладь живительной влаги. Михась разбил край наледи, зачерпнул студёную водичку и устремился через сени в прихожую, по пути прихватив из динамитного ящика кусок солёного сала, завернутый в вощёную бумагу.

                        Глава 3 Дора Абрамовна

                На кухне Михась начал толкать пальцами вверх стержень рукомойника, холодная вода выливалась в ладони, сложенные ковшиком. Он фыркал и плескался, намыливая и ополаскивая руки, шею и лицо.

               Вышитый рушник из льняного полотна висел по диагонали от печи, в красном углу, но Михась вытерся вафельным полотенцем и причесался частым гребнем.

               Его седые, почти как у луня, слегка голубоватые, пепельно-серые волосы от лучей солнечного света, падающего в окно, искрились серебром.

               На восточной стороне, в доме, стоял застеленный скатертью обеденный стол с хлебом и солью, укрытый домотканым холстом. Рядом, на скамейке, лежала небольшая ровная стопка прошлогодних газет "Известия".

               Михась присел к столу, надел на нос очки с круглыми линзами, натянув резинку от сломанной оправы ближе к затылку и начал читать первое, что попалось ему на глаза:

               "После заключительного выступления Н.С. Хрущёва 30 октября, слово по внеочередному вопросу попросил первый секретарь Ленинградского обкома Спиридонов И.В., предложивший удалить тело И.В. Сталина из Мавзолея.

               Делегатка съезда, член партии с почти шестидесятилетним стажем Лазуркина Дора Абрамовна заявила:

               И я считаю, что нашему прекрасному Владимиру Ильичу, самому человечному человеку, нельзя быть рядом с тем, кто хотя и имел заслуги в прошлом, до 1934 года, но рядом с Лениным быть не может.

               Хрущев Н.С. Правильно! (Бурные, продолжительные аплодисменты).

               Лазуркина Д.А. Товарищи! Мы приедем на места, нам надо будет рассказать по-честному, как учил нас Ленин, правду рабочим, правду народу о том, что было на съезде, о чем говорилось. И было бы непонятно, почему после того, что было сказано, что было вскрыто, рядом с Ильичем остается Сталин.

               Я всегда в сердце ношу Ильича и всегда, товарищи, в самые трудные минуты, только потому и выжила, что у меня в сердце был Ильич и я с ним советовалась, как быть. (Аплодисменты).

               Вчера я советовалась с Ильичем, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: "Мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принёс партии". (Бурные, продолжительные аплодисменты.)"

(XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. 17–31 октября 1961 года. Стенографический отчёт.)

                        Глава 4 Завтрак

               После чтения Михась достал кухонный нож, положил шматок домашнего сала на прочитанную статью газеты и приступил остервенело кромсать на куски мягкий шпик с боковой части свиньи, приговаривая:

               "Видите ли, она всегда его в сердце носит, осязает и теперь вроде бы как на сносях."

            Михась вскипятил воду в самоваре, заварил в фарфоровом чайничке терпкий душистый чай, из белого холщового мешочка достал полбуханки чёрного хлеба и отрезал два ломтика.

               Он с детства полюбил сало, особенно с мясной прослойкой, а ещё лучше, чтобы в самом куске полоска мяса равномерно чередовалась бы с сальной полоской.

               Чистые и красивые шматки свежего сала покупал перед ноябрьскими праздниками на Осинниковском колхозном рынке, а дома солил их в деревянном ящике из-под динамита.

               Вот и сейчас, хорошая хрустящая корочка и невероятно воздушная сочная мякоть таяли во рту Михася. Такое описать словами не реально, это нужно попробовать самому.

               С привязанной на гвоздике верёвочки он снял один бублик, а со связки, нанизанной на шпагат, отломил парочку сушек.

               От оставшейся части "сахарной головы", завернутой в плотную бумагу синего цвета, Михась тесаком отколол кусочки сахара, а затем, вместе с мелкими крошками, всё сгрёб ладошкой в блюдце из фарфора "Белый лотос", с золотой каёмкой.

               Налил заварку в стакан с серебряным подстаканником, пододвинул специальные щипцы для "откусывания" сахара и начал пить чай "вприкуску".

          После завтрака Михась занялся печкой, которую топил каждое утро с сентября по май месяц, в зависимости от погоды.

               Дед через решётку очага смёл скопившуюся золу в поддувало и металлическим совком, с длинной ручкой, выгреб всё без остатка в помойное ведро, вынес на улицу и высыпал в размытую дождём канаву.

               В топливнике, на колосниковой решётке, Михась плотно выложил сухие осиновые поленья, в верхнюю часть дров, для разжигания, бросил бересту и поджёг.

               При таком способе розжига огонь медленно распространяется по закладке сверху вниз и печь испытывает меньшие тепловые нагрузки, а горение получается более полным.

               Старик приоткрыл поддувальную дверцу на 5-8 сантиметров. В режиме активного горения схватил со стола недочитанную газету и швырнул её в факел топки.

               Огненные языки бушующего пламени, в русской печи, стали яростно пожирать просаленные и жирные газетные листы с большим портретом Никиты Сергеевича Хрущёва.

               Взглядом какого-то дьявольского торжества Михась смотрел на сгорающую бумагу и взором своих чёрных глаз сверкнул ещё более зловеще, увидев в пылающей топке взлетевший, догорающий обрывок статьи с речью Доры Абрамовны.

               Он поворошил дровяную кладку кочергой, сверху ещё добавил поленья и прикрыл дверцу топки, приоткрыв на ней жалюзи для подачи в печь свежего воздуха.

                        Глава 5 Прогулка

               Михась оделся и вышел в уютный дворик, присел на лавочку возле столика, у завалинки своего дома, построенного ещё в довоенные годы.

Свежий апрельский ветер нёс тёплый воздух и неповторимый аромат сибирской весны.

               Лучи весеннего солнца дружно грели Сибирскую землю, местами прикрытую грязно-серым снегом, который то здесь, то там таял, образуя проталины в виде огромных драных лоскутов.

               Весна выбиралась из-под снежного покрова, чтобы укрыть землю разнообразными травами, зелёной листвой и яркими цветами, идя на смену суровой, затяжной зиме.

               Оттуда, где заканчивался небольшой земельный участок Михася, через дорогу, за невысокой оградой из штакетника, по периметру сквера около комбината шахты № 9, доносились громкие звуки птичьих базаров, беспорядочные крики их разборок, - удивительное многоголосие и шумиха в виде гвалта, галдёжа, гама.

               Птицы обустраивали свои гнёзда на толстых, голых ветках деревьев, наполняя чириканьем, свистом, пением всё вокруг.

               Спустя некоторое время, старик нарочито медленно встал со скамейки и направился через калитку в сторону улицы "9-я Штольня".

               Он шёл по тропинке, вдоль недавно построенной трамвайной линии, к остановке, опираясь на тросточку, выструганную из ветки груши сорта "Северянка", которая три года назад погибла от жутких Сибирских морозов в его маленьком ухоженном саду.

               Накануне той лютой зимы, осенью, он немного приболел и не смог заготовить нужное количество камыша, чтобы надёжно укрыть и обвязать стволы трёх яблонь и двух груш.

               Так он делал всегда, на протяжении последних двадцати пяти лет, как оформил пенсию по льготному подземному стажу шахтёра.

               Ласковое дуновение ветерка нежно обдувало лицо, шею, плечи старика и нашёптывало ему что-то своё, хорошо знакомое именно для этого времени года, отчего мягко кружилась его голова.

               Михась в этот момент понимал, что весна - это лучший период его жизни; он родился в марте, женился в апреле, вышел на пенсию в мае.

               Мягкая, словно ободряющая улыбка скользнула по его губам, морщинистое лицо немного расправилось в улыбке, однако глаза были печальные и лоб озабоченно нахмуренный.


                              (Продолжение следует)