Синдром Бумбараша 10/10

Из дневника Аркадия Гайдара: «Хабаровск. 20 августа 1931 года. Психбольница. За свою жизнь я был в лечебницах раз, вероятно, восемь или десять - и все-таки это единственный раз, когда эту - хабаровскую, сквернейшую из больниц - я вспомню без озлобления, потому что здесь будет неожиданно написана моя повесть о «Мальчише-Кибальчише».

Степанов третьи сутки лежит на диване,

бездумно пялясь в потолок над собой.

Ему ни плохо, ни хорошо, ему никак.

Любой текст вызывает стойкое отвращение,

алкоголь омерзителен, жизнь безрадостна,

голоса в телефонной трубке тошнотворны,

новости не волнуют, они лишены всякого смысла.

Память напоминает подвал старого гаража,

в который больше не хочется спускаться,

там сыро, печально, пахнет гнилой картошкой,

бегают жирные крысы, таятся шипящие гады.

Там нет даже призраков, они давно сбежали.

Степанов нервно ворочается с боку на бок,

слушает неровный стук своего сердца,

садится, кряхтит, ругается и снова ложится.

Жить незачем, жизнь потеряла надежду и смысл,

творчество закончилось, свет небесный пропал.

Как ёмко говорили римляне, "он прожил".

С работы возвращается жена, что-то ворчит,

тычет в лицо Степанову почтовой карточкой:

"Предлагаю Вам 31 января 2023 года в 9-30

прибыть в военный комиссариат города...

во вновь формируемые воинские части..."

Степанов ошарашенно чешет лысеющую макушку,

бегает по квартире: "Вот те нате — хрен в томате!"

Звонок военкому привносит в интригу красок,

теперь Степанов понимает, что нужен стране,

что страна взялась за дело со всей строгостью.

Старый боевой конь прядёт ушами на звук трубы.

«Настоящая жизнь в городе начинается,

когда в него входят военные!» — говаривал Прутков.

Всё именно так, настоящая жизнь начинается там,

где заканчивается зона комфорта.

Отныне вечера Степанова полны размышлений.

Одни знакомые убеждают его тряхнуть стариной,

специальность-де штабная, гарантирует тыловую жизнь.

Другие уговаривают Степанова одуматься,

не брать на руки кровь, не сходить с ума —

да он и так знаком с войной не понаслышке.

Степанов понимает, что давно ослаб здоровьем,

никто не рискнёт притащить его немощное тело

в края, переполненные грязью, кровью и ужасом,

но само предположение такого исхода греет душу.

Увидеть всё самому воочию, как тогда, в 96-м,

вернуться, написать умело, со знанием дела —

Господи, да об этом можно только мечтать!

Но только оно Степанову отныне и остаётся...

Что веселит — интересуются им в том старом городке,

где пытался Степанов поднять когда-то завод,

прощупывают, присматриваются, тревожатся:

а вдруг "золотое дно"? мутный тип этот Степанов!

вечно посмеивается, ёрничает, а сам вона где,

живёт себе поди как сыр в масле в той Москве.

Нет, ребята, это "жжжж" точно неспроста!..

Степанов счастлив, он снова на острие атаки,

словно в ранней юности, примеривает он к себе

то Светлова с недошёптанным словом "Грена...",

то пулемёт Межирова и шинели на проволоке,

засыпает под тревожный сигнал конного трубача,

и склоняются к нему молча пыльные шеломы.

Наутро он просыпается совсем другим человеком.

Степанов открывает ноутбук, разминает пальцы,

потом начинает набирать текст, забыв обо всём.

Стынет кофе, ужасается активности мужа жена,

подозревая, что снова влюбился старый кобелина.

Но Степанову не до томления плотской страсти,

сквозь разбуженные порталы его памяти

снуют лица давно забытых персонажей,

теснятся перед экраном сочные свежие образы,

диверсификация сознания не даёт ему уснуть.

Перед самым рассветом проваливается он

на пару часов в короткий беспамятный сон,

а проснувшись, радостно улыбается тому,

что вчерашнее настроение никуда не пропало,

голова свежа, цель ясна, а задача понятна,

всё ровно так, как завещано великим Гайдаром:

«Щи в котле, каравай на столе,

вода в ключах, а голова на плечах…»