Ля-ля бум-бум 10/10

ЛЯ-ЛЯ БУМ-БУМ

Жил-был Анри Четвёртый,

Он славный был король...

песня из к/ф "Гусарская баллада"

Степанов прекрасно знает, что он точно умрёт,

природу-мать обмануть никак не получится.

Вариантов несколько, они давно ему известны.

Единственный вопрос в том, когда это случится?

А с датой смерти выходит пока что неувязочка.

Иные люди со страху начинают вытворять чудеса,

садиться на режим, на диеты, бегать по врачам,

но Степанов по собственному опыту знает о том,

что все успехи в похудении легко сводятся к нулю,

а нынешние врачи мало чем отличаются от шаманов.

Участковый врач в изумлении разводит руками.

Сангвиник Степанов, переживший лихие девяностые,

много лет заедавший стрессы жареной свининой,

запивавший водкой, коньяком и прочей мерзостью,

вполне себе жив, здоров, имеет цветущий вид,

хотя ведёт сидячий образ жизни, ненавидя сам себя.

Природа щедро одарила Степанова массой тела,

она готовила его к богатырским сражениям,

компенсируя потерю зрячести в малолетстве.

Но долгие шесть тюремных лет вышли ему боком,

причём даже не физически, а морально — за что?

Когда мужика в сорок лет вычёркивают из жизни,

то горечь его обиды успешно топится только в вине.

Пандемия добила Степанова вконец, заточив дома.

Год или два он глазел в окна, как мир сходит с ума.

Как ни пытался ковид, но извести Степанова не смог,

природный деревенский иммунитет одолеть трудно.

Став после приговора существом второго сорта,

к пятидесяти Степанов перестал выходить в люди,

осоциопатился и отчасти впал в мизантропию.

Дом, сын, дерево — житейские задачи выполнены.

Жить дальше скучно, всё предсказуемо, всё не ново.

Спасала Степанова только жадность до информации.

Много лет он денно и нощно серфил интернет,

скачивая всё, что попадается — книги, фильмы,

лекции, репортажи, документалку, и даже балет.

Переписку он не одобрял, комментировать не любил.

Одинокий пират, воспитанный во времена "асек".

Удалёнка стала решением всех его проблем,

в офисе про Степанова забыли, а стаж понемногу шёл.

Жена злилась — иди работай! А куда идти, зачем?

Её можно понять, их поколение приучено трудиться,

в их молодости мерилом работы считали усталость,

вот ещё занятие — читать книги да писать стишки!

Жизнь изменилась, кругом интернет-магазины,

привезёт курьер тебе всё, что захочется, знай плати.

Нет никакой нужды контачиться с согражданами.

Плохо другое — последние полгода мучает одышка,

в туалет и обратно Степанов бродит с палочкой,

бедным ногам тяжко таскать на себе этакую тушу,

приходится потреблять и коллаген, и обезболивающие.

Однако он питается скромно, помня правила диеты.

Сладкого не одобряет, но любит мясные блюда,

виски пьёт по совету старого московского терапевта,

для разжижения вязкости густой степановской крови.

Водку отвергает — жить без неё как-то спокойнее.

Долгими зимними ночами Степанов слушает себя.

Сердце ведёт себя как спущенное колесо в машине,

сбоит, проваливается на ухабах, слегка обмирает,

трепыхается в горле, как тот мяконький воробушек,

которого Степанов ещё пацаном сшиб из рогатки.

Вся эта напасть Степанову активно не нравится,

уж от сердца такой подлянки он никак не ожидал.

В принципе, помирать придётся в любом случае,

старость высушит кости, хрустнет шейка бедра,

сляжешь раз и навсегда в ожидании пневмонии.

Или развалит пополам инсульт, станешь овощем.

Кому нужны будут все эти гигабайты и закрома?

Кто станет разбираться в степановских черновиках?

Степанов садится в кровати, открывает окно в ночь,

через пару минут свежий воздух снимает одышку,

он засыпает сидя, завернувшись в одеяло.

Степанов давно привык довольствоваться малым,

дифференциация по модели "айфона" ему смешна.

Жизнь как бизнес — за пиком всегда идёт спад.

В принципе, он готов умирать, главное сделано,

дети выросли, книга написана, грехи совершены.

Остаётся жить в ожидании своевременного исхода,

желательно быстрого и малообременительного.

Рад бы уверовать в загробное, да не получается.

Что за цена той вере, если она не выстрадана?

Однако коварная смерть обожает сюрпризы,

ей непременно хочется налететь "нежданчиком",

как похмельный "кум" со "шмоном" в камере СИЗО —

тот обожал устроить переполох перед подъёмом,

в тот миг, когда арестанту снится самое сладкое.

Но старый лагерник Степанов дрыхнет вполглаза,

готовый в один момент подкинуться со "шконки",

чтобы нахально усмехнуться опешившему "вертухаю":

— Ну что, вась, пошли? — и с тюремным шиком

бодро топать налегке навстречу неизбежности.

Не ты, мол, меня, выводишь, а я тебя за собой веду...

А на исходе января приносят Степанову бумажку:

"Предлагаю Вам прибыть в военный комиссариат..."

Нет, не забыла Родина своего беспутного сына,

как же так, такое горе — да без Степанова?

Жена неистовствует, Степанов смотрится в зеркало,

бодро крутит усы на манер таможенника Верещагина,

шепчет смерти, исступлённо хихикающей за плечом:

— Что, зараза? Лучше, конечно, помучиться, да?!