Елена Ильзен (Грин). Небольшая подборка 10/10

Приехали

Це ж тебе не Рио-де-Жанейро,

Это даже не ад Данте –

На воротах написано:

“Выполним задание первыми!”

Вместо “Lasciate ogni speranza…”

У входа клубится толпа народа,

Пасти измазаны липкой руганью.

Внутри

Шевелятся какие-то уроды.

Все - трудно

Бритые бровки –

Идет воровка

Самая

Красивая!

…….

Звезда моя,

Спаси меня!

Драка

Тугим клубком схлестнулись тела

То ли в драке, то ли в любви.

Встает заря алым-ала.

Глухо все. На помощь не зови.

Тузят друг друга что есть силы.

Хрустнула. Чей-то зуб, вероятно, сломан.

И вот из клубка высунулось свиное рыло

И хрюкнуло: “Ecce Homo!”

Мы-то знаем, что нет Парижа,

Что не существует Египта,

Что только в сказках океан лижет

Берега, солнцем облитые.

А существует только

Страшная, как бред алкоголика,

Воркута.

Здесь нам век коротать.

Богу

Твоей неправдой наповал

В грудь навылет не ранена, а убита.

Боже правый,

Насмехайся над моими молитвами,

Детскими, глупыми.

Все обернулось ложью,

Тупо,

Безбожно.

Гляжу растеряно

На круглую злую землю…

Не в Бога я, милый, не верую,

Я мира его не приемлю.

Комиссия

В бараке чисто-пречисто,

Под головой ни одной портянки,

Какой-то начальник выговаривает речисто:

Ежели что… В порошок сотрет… Подтянет…

Обед сегодня, конечно, мясной,

До седьмого блеска начищены миски.

Не шевелись, не дыши, стой!

К нам едет санитарная комиссия!

Конвоир

На фоне нас, измученных и серых,

Цветет роскошный, пышный конвоир.

Его большое кормленное тело

Нам застит целый Божий мир.

На автомате равнодушно держит руку.

Он презирает нас. Так выхоленный пес

На шелудивую не глянет суку.

Он сыт,

Он мыт, Он брит,

Он курит сколько хочешь папирос.

Врач

К врачу двоих ввели,

Раздели, одели и увели.

Врач под картиной “Утро нашей Родины”

Сел заполнять форму:

“Легкие – норма, сердце – норма,

К расстрелу годен”.

Вымыл руки,

Покололся морфием прямо под брюки.

Поспать бы успеть,

Пока к тем двоим позовут

Констатировать смерть.

Палач

В полночь будильник звонит, звонит отчаянно.

Палач встал, подавил зевоту,

Съел булочку, выпил чаю,

Не спеша пошел на работу.

У него сегодня много ли дела –

Два каких-нибудь расстрела.

А несчастные мечутся в чаянье чуда.

Откуда же чудо, раз есть Иуда!

Войдут сейчас, возьмут сейчас, убьют сейчас –

В предрассветный час.

Так и были ликвидированы

Двое посмертно реабилитированные.

Человек, не будь палачом,

Никогда нипочем!

Шмон

Чужие пальцы касаются домашних вещей,

Равнодушные глаза пялятся

На фотографии твоих детей.

Не дрожи, непослушное тело.

Господи, пронеси мимо!

В штанах спрятаны неумело

Письма твоей любимой

Это первые годы. Потом ты уже можешь

Думать, хитрить, смеяться,

Твои драгоценности –

Чернильный карандаш и ножик –

Спрятаны надежно, нипочем не догадаться.

А в последние годы тебе все равно,

Ты привык давно

К мордам ищеек,

Черт с ними, пусть…

Нет у тебя ни любимых вещей,

Ни сильных чувств.

***

Стою у пропасти бездонной,

Тупо и властно тянется бездна.

Дышу, кажется, спокойно и ровно,

Впрочем – поговорим серьезно:

Жизнь совершенно бессмысленна,

Как клок волос на лысине.

Любовь?! Дружба?! Ах, бросьте!

Меньше дряни будет на совести.

Рядом кому-то бьют морду.

Не правда ли, человек – это звучит гордо?

Летит большая птица, виднеется длинный клюв,

Повеяло утренней свежестью.

И вот

Воды не замутив, травы не шелохнув,

Неслышно подошла надежда.