Расстрел 10/10

                                                              Расстрел

                                        (Отрывок из трилогия "Держи своё слово)

         После зимних, свирепых морозов отогрелась земля сибирская - первыми зацвели: подснежники, огоньки, кандыки. Деревья и кустарники проснулись от зимней спячки, на вербе набухли пушистые ватные почки, затем распустилась вишня и ива, появились серёжки на изумительно стройных берёзах. Заблагоухали разноцветьем боярышник, василёк, шиповник, а из травянистых растений - клевер. Буйно зазеленели травы, ярко и разнообразно раскрылись полевые цветы; в воздухе закружились пчёлы, шмели и осы. Запахло настоящей сибирской весной; защекотало в ноздрях от удивительных запахов, приносящих ароматы со слабым ветром из доли́н, с лугов, от предгорий, прогретых палящим майским солнцем.
         Именно в такой день, через год после совершённого убийства и составления обвинительного заключения с направлением материалов уголовного дела прокурору, 26 мая 1970 года, тридцатисемилетнего Николая Савельева, закованного в наручники, привезли в суд. Тёмно-синий воронок вырулил к зданию Осинниковского городского народного суда, расположенного на улице 50 лет Руднику, дом №14. "Неумытого" (кличку он получил за длинный шрам вдоль щеки) под усиленной охраной вывели из машины и сопроводили за решётку в зале судебного заседания. За прошедший год он исхудал, плечи ссутулились, взгляд потускнел, т.к. в глазах пропала живая искорка; лицо осунулось, щёки впали.
        Суд под председательством "Заслуженного юриста РСФСР" Николая Фёдоровича Варёнова заседал три дня. Третий день судебного заседания продолжался до позднего вечера. Наступали сумерки; темнота сгущалась и клубилась за окнами городского народного суда. Казалось, что она хочет прорваться, распространиться по судебному залу, захватить каждый миллиметр решётчатого пространства вместе с осужденным на смерть человеком и укрыть его непроглядной, но местами осязаемой тьмой от правосудия. Ведь когда наступают сумерки, теряется ясность очертаний, твердость границ и легко затеряться в пространстве.
        Николая Савельева судили, как опасного рецидивиста, имеющего несколько судимостей с большими сроками заключения. Его признали виновным в убийстве и приговорили к высшей мере наказания - расстрелу. После оглашения судом приговора, "смертника" этапировали в Старокузнецк и поместили в одиночную камеру Новокузнецкой тюрьмы. Все поданные в течении последующих двух лет прошения о помиловании отклонили, и в июне 1972 года приговорённого перевезли в специальный изолятор города Прокопьевска для исполнения печальной процедуры.
         "Неумытого"' томили в ожидании казни ещё три месяца; его постригли наголо и переодели в робу из полосатой ткани, где светло-серая полоса чередовалась с тёмно-серой. О том, что последнее ходатайство о помиловании отклонили, Савельеву не сообщили. Отменили регулярные прогулки в тюремном дворике.
         Начальник СИЗО готовил свою расстрельную команду, в которую входили: тюремный врач, палач-исполнитель, сотрудник прокуратуры и представитель оперативно-информационного центра УВД. "Пятёрка" собралась в специально отведённом подвальном помещении Прокопьевской тюрьмы, где сотрудник прокуратуры ознакомился с личным делом Николая Савельева, затем два контролёра по надзору ввели осуждённого "Неумытого" в помещение.
        Стали спрашивать фамилию, имя, отчество, где и когда родился, по какой статье осужден. Предложили расписаться в нескольких протоколах, после этого начальник СИЗО сообщил, что необходимо составить новое прошение о помиловании - в соседнем помещении, где находятся депутаты. Составление и подписание новых бумаг необходимо сделать в присутствии депутатской комиссии.
         У начальника СИЗО Николай Савельев попросил разрешение оставить на короткое время, в углу на скамейке, свёрток с личными вещами: тетрадь, огрызок карандаша, фотографию мамы и любимой женщины, чтобы забрать их потом на обратном пути. Там же, среди тетрадных листков, лежало последнее, предсмертное письмо его мамы, Савельевой Матрёны Дмитриевны:
         "Здравствуй, мой единственный мальчик! Родненький Коленька, в этот раз уж очень долго ждала тебя, но не дождалась. Я ухожу в мир иной, где покой и согласие. Всю жизнь работала, не сберегла тебя от несчастий, бед и тревог. Прости меня, любимый сыночек. Прошу лишь об одном - начни жить честно. Целую щёчки твои, ласкаюсь взглядом. Прощай! Твоя мама-Мотя."
         Уловка с потайной комнатой действительно сработала безотказно: осуждённый на смерть бодро шагнул навстречу народным избранникам. За открываемой дверью соседней камеры, не было никаких слуг народа, там стоял палач-исполнитель с наганом в руке. Николай Савельев зашёл в помещение, попытался осмотреться по сторонам, но мгновенно последовал выстрел в его затылок, точнее - в левую затылочную часть головы, в область левого уха. "Неумытый" пошатнулся, сделал пару шагов в сторону, упёрся наручниками о стенку и медленно сполз на колени: "Мама, прости меня...", и замертво упал на бетонный пол.
        Раздался ещё один контрольный выстрел в голову; кровь убитого Николая Савельева потекла по специально оборудованному кровотоку в ... общую канализацию тюрьмы. Когда подручные палача смывали кровь, в помещение вошёл врач и стал осматривать убитого. Два выстрела из нагана времён Гражданской войны имели более щадящий бой и убойная сила не разнесла голову осуждённого. Выразительные глаза покойника были полураскрытыми, они, как и прежде переливались оттенками голубого неба и еще больше светились на фоне гладко выбритой кожи лица.
        Маленькая слеза медленно прокатилась по канавке старого шрама на щеке, смешалась с брызгами крови и как будто замироточила на лице усопшего...
         После осмотра тела, врач констатировал смерть осужденного Николая Савельева, 1933 года рождения. Документы о приведении приговора в исполнение подписали члены "расстрельной " команды. Голову убитого обмотали тряпкой; остатки крови из железобетонного лотка тщательно смыли водой. Усопшего положили в заранее приготовленный гроб и скрытно увезли на кладбище, на особый участок, где схоронили под безымянной табличкой. Ни имени, ни фамилии - только порядковый номер.
        Расстрельной команде выдали акт, и в тот же день все четверо её членов, кроме начальника СИЗО, получили отгулы. Кто именно из сотрудников СИЗО расстреливал приговорённых пытались сохранять в тайне, но в действительности всё становилось явным: выдавая по ведомости исполнителю большую зарплату, кассир-бухгалтер ... иногда проговаривалась.