Инъекция зла 10/10

В девяносто третьем году жить в Аянске,

далёком таёжном промышленном райцентре

становится не просто страшно — невыносимо.

Нет никакой управы на обнаглевший криминал.

Откуда берутся лютующие разбойники,

сейчас можно только догадываться,

но той зимой в Аянске грабят сутки напролёт,

убивая беспощадно всех потерпевших,

не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.

Начальник милиции обещает с экрана защиту,

но всем известно, что власть беспомощна,

потому как бесчинствуют лихие люди

безнаказанно в основном среди бела дня.

Все заводы Аянска расположены в промзоне,

построенной за десяток километров от жилья.

Днём спальные районы вымирают начисто,

телефонов в них установлено мало,

да те и только у самого высокого начальства.

Утром уезжаешь ни свет, ни заря на работу,

а вечером дома тебя ждёт натуральный погром —

дверь выбита, мебель переломана, денег нет.

Но на работе хотя бы люди кругом, не страшно,

а дядя Петя, колченогий инвалид с первого этажа,

тот целый день сидит дома, в пустом подъезде,

боится каждого шороха —

если что, то выручать дядю Петю некому.

Население бросается ставить железные двери,

про которые до сих пор в Аянске только слыхали.

Стандартные двери выпускаются на местном ДОКе,

выбиваются они практически с одного удара —

хлипкие брусочки обшиты листами оргалита,

что это за двери — так, одно посмешище.

У Степанова в ту зиму возникает новая проблема.

Родители уехали жить и работать в областной центр,

трёхкомнатную квартиру оставили младшему брату,

который только что отслужил срочную,

а посему ведёт развесёлую холостяцкую жизнь.

Случайные собутыльники, проходной двор —

в один прекрасный день брат звонит,

что недолго музыка играла — его ограбили,

взять было нечего, но нагадили рьяно.

Степанов едет осматривать место преступления,

следом появляются братнины «друзья-товарищи»,

которые живут в рабочей общаге напротив,

шумно сочувствуют, высматривая, вынюхивая —

что называется, интенсивно «водят жалом».

Кто-то из них бежит в магазин,

опять начинается шумная весёлая пьянка,

и вскоре Степанов прозревает аки Эркюль Пуаро.

Рожи у ребят нахальные, разговоры тюремные,

переглядывания многозначительные,

перешёптывания жаркие —

вот же они, ворюги!

Кровь бьёт Степанову по вискам,

у него сжимаются кулаки,

но что-то становится видно ребяткам по его лицу,

ушлые парни резко срываются якобы по делам.

Самый наглый ухмыляется Степанову —

что, съел, терпила?

Степанов тычет пальцем в закрывающуюся дверь,

брат страдальчески разводит руками —

а что ты им предъявишь?

Одно тешит Степанова —

весёлые знакомые брата

работают с ними на одном заводе,

проговорились, что где-то в первом цехе.

Степанов знает не понаслышке,

что жизнь, она — штука петлючая.

Он идёт домой, скрипя от ненависти зубами —

чтоб ты сдох, мерзавец с нахальной улыбочкой!

А потом приходит страх за семью,

которая остаётся на целый день в квартире одна,

Аянск — город невеликий,

раздобыть степановский адрес недолго,

кто его знает,

не потянет ли засранцев на новые подвиги?

Теперь Степанов ходит по заводу с опаской,

ему везде мерещится этот губастый отморозок.

То в столовой, то на проходной, то в автобусе —

так нелегко и спятить.

Обратиться за помощью некуда —

народ распался на скопище дрожащих тварей.

Однажды после обеда

Степанов отпрашивается у начальства,

с утра он томится неясным предчувствием беды,

и вовсе не зря, оказывается —

у подъезда дома стоят "скорая" и два "бобика",

топчется разномастный народ —

скулы Степанова сводит от ужаса,

ему страшно от безысходности,

у него плохое предчувствие.

В подъезде пахнет смертью, кровью и порохом.

Милицейские ведут навстречу дядю Петю-инвалида,

тот просит у Степанова сигарет,

но руки у обоих так трясутся,

что пачка сигарет летит на грязный асфальт:

— Что случилось, дядя Петя? За что тебя?

— Ружьё у меня было, охотились с тестем раньше.

Смотрю телевизор, а тут они, зэчары, стучатся.

А как начали дверь ломать, я и шмальнул по ним.

Одного наповал, а второй выполз на улицу и помер.

Матёрые хлопцы попались, все синие — в наколках.

Следак говорит: "Вы попугать их хотели, наверно?"

Да где ж пугать, валил наверняка, всё рассчитал.

Я ж сам эти вшивые двери на ДОКе делал, вот и...

Сержанты тащат бедного дядю Петю в "бобик",

Степанов на деревянных ногах входит в лифт,

пачкая подошвы свежей человеческой кровью.

В душе нет ничего, она как пустое жестяное ведро,

нет никакого сожаления к тем двоим,

которых увозит сейчас "труповозка".

Интересно, есть ли ещё на свете место,

где можно найти тишину и покой?

Лифт нехотя разжимает челюсти, выпуская жертву.

Жена и дети в неведении смотрят пёстрые мультики,

но рассказывать им Степанов ничего не собирается,

он просто садится на диван позади и тихо засыпает,

повторяя бессвязное: «Господи, помоги...»

Ему завтра снова выходить в мир, полный злобы.

По городу бродят большие стаи голодных собак.

Народ ожесточается на глазах — шутки ядовиты,

в автобусах по утрам все молчат или ругаются,

на производстве всё валится, идёт наперекосяк —

зато появилось много парнишек с ухмылочками,

в цехах царит воровство, год назад немыслимое.

Благими были намерения строителей Аянска,

но город прямо на глазах превращается в ад,

словно боги марей-болот гонят пришельцев прочь.

Суета, работа снова затягивают —

а через пару недель Степанов узнаёт,

что в первом цехе произошла авария,

при подъёме груза лопнул трос на кране,

пятитонная квадратная ванна с кислотой качнулась,

остро клюнув стальным углом,

стропальщик отвлёкся на шуры-муры с кладовщицей,

теперь лежит в луже крови со стеклянным взглядом.

Степанов наклоняется и вздрагивает — тот самый...

Глаза раскрыты, губастый рот раззявлен.

Боже, какое облегчение!

Степанов жадно, остервенело глотает сухой снег:

— Бог не Яшка! Жалеть? Кто бы нас пожалел!

Нет ни сострадания, ни милосердия — идёт война,

поневоле поверишь в инферно Стивена Кинга —

город словно накрыло пеленой беспощадного зла,

которое проникает в людей и лишает их души.

Степанов пытается понять,

что происходит вокруг него,

это как чума, морок, враждебное мистическое зло,

которое затаилось в долине с незапамятных времён,

а теперь выползло из земли и питается кровью.

Нет, лучше в очередной раз напиться — так проще.

Дядю Петю вскоре выпускают, поправив показания,

иначе выходит так, будто он сам затеял убийство,

дождался гостей и преспокойно их застрелил.

Начальник милиции выступает по телевизору,

рассказывает о подвиге инвалида и обещает,

что в подобной ситуации никто наказан не будет,

берите в руки, кто что может, защищайте свой дом.

Чем-то это всё сильно напоминает Дикий Запад.

Народ между тем начинает шмалять почём зря,

попутно выясняя отношения и взыскивая обиды.

Семь лет Степанов рвал жилы, делая карьеру,

стал из простого инженера начальником отдела,

оброс связями, поднакопил жирок, заматерел.

Но долго ли высидишь за железной дверью?

Степанов понимает знаки судьбы: пора валить.

Через полгода он навсегда покинет Аянск.

Дискомфорта хватит и на новом месте жительства,

но после аянского «гетто» там ждёт настоящий рай.

Душа Степанова долго будет оттаивать,

что-то замёрзло и окаменело внутри него,

будто тоже попала в его сердце льдинка тролля.

Странное чувство молчаливого ожесточения души

пройдёт у Степанова ещё очень и очень нескоро.

Пройдёт, чтобы возвратиться по первому звонку,

по первому щелчку пальцев заскучавшей судьбы.