Опасайся белого тумана 10/10

Проникнуть на целлюлозно-картонный комбинат

для снабженца Степанова дело совсем несложное —

местная охрана давно знает его в лицо и по имени,

поскольку Степанов вечно мотается туда-сюда

то с кислородными баллонами, то ещё с чем-нибудь.

Охраняют такое серьёзное предприятие абы как,

при желании с ЦКК можно вывезти даже слона,

охранники пребывают в состоянии снулой рыбы.

Было дело, Степанов пару раз завозил пустые ёмкости,

вывозя их назад полными — никому нет никакого дела.

Вообще-то Степанов может проникнуть куда угодно,

он умело «работает» под этакого студента Шурика,

легко пристраивается к утреннему потоку работяг,

чтобы пересечь проходную то в Люберцах, то в Сумах,

а уж как имитирует местный говорок — талантище!

Сегодня он едет на хлорный завод за кислотой.

Надо отдохнуть от бешеной гонки последних дней,

не хочется идти на очередное нудное совещание —

какое счастье, что на свете есть заместители!

Водитель рад благостному настроению Степанова:

— А я Ельцина вот как тебя видал, слышь, да?

Он в прошлом году приезжал к нам на завод,

проверял, как строительство идёт, медальки раздавал,

а когда закончилась у него вся эта бижутерия,

снял часы прямо с руки и Сашке Бодрову подарил:

"Вот, мол, на память тебе, хороший ты парень!"

Степанов криво ухмыляется в ответ водителю —

эту историю про часы он слышал уже раз двести,

в том числе от самого Бодрова, шепнувшего по секрету,

что часы оказались говённые — обычная штамповка.

Степанову не повезло, он тогда летал по стране.

Особисты рассказывали ему про этот визит в лицах,

хотя они люто ненавидели Ельцина и могли приврать —

машина вождя заглохла посреди огромной лужи,

и партийная "мишпуха" дружно толкала чёрную "Волгу",

устряпывая свои брючки и ботиночки липучей грязью.

Случилось это в том самом восемьдесят восьмом,

когда Ельцина турнули из московского горкома,

он недолго курировал строительство больших заводов,

колесил по всей стране и раздавал часы кому попало,

вызывая ехидное веселье озлобленного рабочего класса.

На закате Горбачёва, в самый разгул перестройки,

народ ненавидел парт-номенклатуру до хруста в зубах,

Степанов в поездках почитывал московские газеты —

за ними отстаивали огромные очереди в киосках,

иногда превращавшиеся в этакие мини-митинги.

Степанов к политике оставался весьма равнодушен,

быстро подрастали дети, работа не давала покоя,

в короткие промежутки между поездками он отдыхал,

выполняя несложные задания вроде нынешнего —

съездить за какой-нибудь очередной мелкой ерундой.

Хорошее утро располагает к расслабленности булок —

осень на Дальнем Востоке дивно, сказочно хороша,

в такие дни хочется просто сидеть у реки или в лесу,

бездумно пялиться на рыжую вязь листвы или на воду,

по-кошачьи греться в последних тёплых лучах солнца.

Степанов вылезает из кабины, разминает затёкшие ноги,

водитель паркует ЗИЛ под трубами хлорного завода —

в кузове машины стоят бутыли в деревянных обрешётках,

куда специально обученные люди в белых комбинезонах

аккуратно зальют химически чистую соляную кислоту.

Хлор идёт на отбеливание целлюлозы, он — штука опасная,

до сих пор ходит в городе душераздирающая история,

как однажды ночью случилась на комбинате авария,

произошла серьёзная утечка хлора — а он тяжелее воздуха,

поэтому многих детей на саночках в садики не довезли.

Степанов не спеша поднимается на пульт хлорного завода,

отдаёт накладные, садится в креслице и терпеливо ждёт.

Тут все как марсиане — белые костюмы, маски на лицах,

непонятно, кто с тобой говорит, мужчина или женщина.

Говорят, стаж тут десять лет, потом гарантированный рак.

Степанов проваливается в полудрёму, и тут начинается —

в коридоре над полом стелится странный белый туман,

Он кричит диспетчерам, диспетчеры что-то мычат в ответ,

машут руками в резиновых перчатках, все вокруг бегают,

белый туман поднимается и густеет прямо на глазах.

Кто-то наконец-то тычет в лицо Степанову защитную маску,

Степанов судорожно напяливает её — хрен там, поздно,

хлор до слёз режет глаза, всаживает в грудь острый кинжал,

Степанов кашляет, хрипит, бредёт, цепляясь за стену —

откуда кровь на руках? А-а-а, носовое кровотечение...

Страх приходит потом, а сначала просто хочется выжить.

Степанов больше не думает ни о чём в этот момент,

организм включает какие-то свои глубинные рефлексы,

Степанов реально ощущает, как на спине дыбится шерсть,

во рту отрастают клыки, ноги готовы нести куда угодно.

Однако авария в цехе довольно быстро заканчивается,

диспетчеры привычно побеждают утечку — не впервой,

отпаивают Степанова какой-то медицинской гадостью,

ободряюще хлопают по плечу, бесполые, как марсиане —

а водила мирно спит в кабине: "Во, мля! А что случилось?"

Утро испорчено раз и навсегда — Степанова тошнит,

горло словно содрано наждаком, голоса нет совсем.

Какая работа? Он вылезает на ближайшей остановке,

кое-как добирается домой, долго сидит на скамейке.

"Мама, а почему папа пьяный?" — спрашивает дочь.

Вечером заявляется брат, он заканчивает десятый класс,

танцует какой-то извращённый танец «брейк-данс»,

узнав о беде, оживляется — там, на хлорном заводе,

есть некая субстанция, которой отбеливают "кеды",

почему бы не попросить баночку для юного модника?

Через неделю Степанов заезжает на хлорный завод,

но теперь подниматься на пульт он совсем не спешит —

везде и всюду ему мерещится знакомый белый туман,

кто-то невидимый преотвратно хихикает ему в спину,

Степанов спотыкается на лестнице — не раз и не два.

"Инопланетяне" радуются ему, ласково гладят по плечу,

без проблем наливают банку какой-то белой гадости,

брат пребывает в полном восторге, отбеливая шмутки —

но при одном только взгляде на его супермодные кеды

Степанова почему-то начинает тошнить и выворачивать.

Спустя много лет он с дрожью прочтёт в Интернете:

"Амурский целлюлозно-картонный комбинат в 1997-м году признали банкротом. К 2004 году комбинат окончательно превратился в опасные руины, в которых оставались значительные объемы пролитой ртути.

Главным источником экологической опасности является хлорный цех бывшего предприятия, в котором в технологии приготовления хлора использовалась ртуть. В ходе осмотра здания хлорного цеха обнаружены видимые розливы ртути, отходы производства (угольные аноды, загрязненные ртутью), также обращено внимание на загрязнение строительных конструкций.

Фирма, которую наняли для демеркуризации, работу не выполнила, более того, усугубила проблему: вместо обезвреживания грунта сразу демонтировала здание, и теперь объём материала, который подлежит обезвреживанию, увеличился за счёт строительного мусора, перемешанного с отравленной ртутью землёй.

По оценкам Министерства природных ресурсов Хабаровского края суммарный объем ртутьсодержащих отходов хлорного цеха бывшего ЦКК составляет 36,5 тысяч тонн."

Тридцать лет Степанов жил, ничего не зная об этом.

Поначалу ему становится страшно, но потом он понимает,

что изменить что-то в прошлом уже невозможно.

Остаётся жить дальше — опасаясь белого тумана...