Марина Ярцева. История моей семьи Rating 10/10

Рубрика: Без рубрики | Автор: За гранью гуманности | 12:51:56 27.05.2022
1
0


Историю своей семьи описала я в стихах. Они примитивны и смешны, наверное, для профессионала. Но в них правда жизни. Судьба близких. Посвящены они моей маме.


Крепко сомкнула ты губы и плотно закрыла глаза,

Не тревожат теперь тебя думы, как многие годы назад.

Те трудные, страшные годы сумела ты как пережить?

Любые сносила невзгоды. Велела нам труд полюбить.

Работы любой не боялась: веревкой носила дерно.

В телегу, как вол, ты впрягалась и лямкой тянула ее.

Ногами ты глину месила, а глина — покрытая льдом,

И судорга ноги сводила, и сердце сжималося в ком.

Ты ямы лопатой копала — там овощи будут хранить,

Носилками землю таскала — кирпичики надо лепить.

Вязала снопы и мешки ты носила, под тяжестью ноши ты сгорбилась вся.

Но доброе сердце свое сохранила — в наследство досталась твоя доброта.

Дорогу шоссейную строила: лопаты, носилки, кайло —

Таким инструментом работали мамы наши, сестренки — звено. 

Насыпь высокую делали, чтоб снег не держался на ней. 

Ночевали в степи и обедали, чтоб домой возвратиться скорей.

На поливе стояла ты сутками,  чтоб капуста и свекла росли. 

Засыпала ты стоя, с лопаткою, и с поста тебе не уйти. 

Надсмотрщиков было немало, и каждый по-своему зол. 

По силам работ не бывало, ругали вас все, кто как мог. 

За труд свой паек получала — там нечего даже делить...

И как только ты умудрялась досыта, но всех накормить!

Ты помнишь, как вашей подружке за хвостик морковки сухой 

Безбожник устроил смотрины-игрушку, на шею повесив ей камень большой.

Подвел он к воде, и, чтоб всех устрашить, в Ишиме хотел он ее утопить. 

Упала старушка пред ним на колени, успела промолвить: «Прости...»

И тут же лишилась рассудка навеки. Все молча молили: «Грехи отпусти!»...

Сама свой паек не съедала,  старалась на всех разделить. 

На корку ты меточку клала, чтоб можно до вечера жить. 

Как волчица, ты снег разгребала, вползала ты в свой балаган, 

Меня и братишку толкала, чтоб узнать: не застыли ли там?

Своим нас теплом согревала, шептала из сказки слова,

Поверить нам в жизнь помогала, от голода еле жива...

Ты верила в нашу удачу, но всех нас спасти не смогла. 

Как вспомню, так сразу заплачу: трехжильная, что ли, была?

Но в этом вины твоей нет... Суров был тогда приговор, 

В тифу, на земле, сверху —Снег. Удивляюсь, что жива до сих пор.

Ты два раза зимой замерзала и чудом осталась жива.

Любой ценой добывала еду, чтоб сварить нам, дрова.

Сожгла ты дерюжку и сито, нам теплой водички дала,

А тело, лицо — все не мыто. Плевком протирали глаза...

Мы бредили словом «Россия». И снилась она каждый раз.

А ты говорила: «Мария, уедем отсюда сейчас...»

Но строгий был очень Безбожник, он плеткой порол всех подряд, 

Хоть старый, хоть малый работник — при нем не посмеет стоять.

Потом уж привыкли к неволе мы. И не стала Россия манить.

Нашу избу совсем уничтожили, и уж негде нам было бы жить. 

И мы потеряли своих незабвенных, в какой они яме лежат? 

Поднять бы теперь их, родимых... Они к нам теперь не спешат.

Отец, я не помню тебя, мне мало годков тогда было, 

прости ты за это меня. 

Я старше в два раза тебя — виски седина побелила.

А ты молодой навсегда.  И мама такого любила.

На могилке твоей — не твоей? — я поплакать совсем не стыжусь. 

Ты в опалу попал в тридцать первом году, а я тобой ведь горжусь.

И была вся вина твоя в том,

что ты много и честно работал. 

И лихою бедой обернулась потом, 

стал за это врагом ты народа.

Ты железную строил дорогу, 

на тачке возил шлак, песок,

Жил в землянке в не человечьих условиях, больной и голодный...

С мамой вместе короткую жизнь вы прожили — 

так власть тогда распорядилась. 

Перечить разве мы могли?! 

Не знали, что кругом творилось.

Увели со двора всю скотину. И метлой подмели закрома.

Мы не знаем, где дедушка сгинул, нам могилы его не найти никогда.

Отобрали пальто и машинку и холсты, что ткала,

Унесли. Даже куклы, что делала бабушка, Парамониха взять не дала. 

Мамино наследство — полотенце, золотые руки выткали его,

Кружева связали, вышили узоры... 

Как зеницу ока, берегу его.


 


А теперь некоторые пояснения к стихам.

Безбожник — это фамилия объездчика, я так раньше думала. Но позже выяснилось, что настоящая фамилия его была Суховеров, а сам себя он называл безбожником, вот кличка и прилепилась. Все раскулаченные-спецпереселенцы, кто жил в 11-м поселке в Осакаровском районе, помнят его по кличке.


Летом подергивали морковь, тоньше мизинца, в соломинку она еще была. Одна из женщин взяла в рот этот выдернутый стебелек вместе с ботвой — два-три листочка. Фамилия женщины Позднякова, имени не знаю. За это объездчик хотел ее утопить. Случай этот помнят все старожилы поселка. После издевательств объездчика женщина сошла с ума...


Мой отец и двухлетняя сестренка умерли еще в балагане. Братишка семи лет умер в январе — феврале 1934 года.

В то лето, как нас раскулачили и увезли, избу нашу сломали...


Умерших родственников не хоронили, а складывали (сбрасывали) всех подряд в ямы, до сотни и больше, место захоронения никак не отмечалось. Бугорок земли, и все. А кто под этим бугорком? Отцу было всего 31 или 32 года. Документов никаких о рождении и смерти нет...

Дедушку забрали зимой 1931 года. На другой день там, в районном центре, куда его увезли, стало ему плохо, он потерял речь, потом и сознание. Его вынесли из барака или сарая, где их оставляли на ночь, и... Он исчез бесследно.


В прошлом году я узнала, что Парамониха — она же Рудакова Анастасия Петровна, так звали активистку, которая принимала участие в раскулачивании и непосредственно руководила нашими сборами в дорогу. Сундук взять не разрешила, мама с сестрой вынесли его из горницы в прихожку, чтобы уложить в него то, что нам разрешат взять с собой. А мне нужны были куклы, я их собирала. Так Парамониха отобрала их у меня и закинула под сундук — он был на невысоких ножках. Рука моя под сундук не пролезла, и я взяла кочергу и кочергой попыталась достать кукол. Но кочерга на длинной деревянной ручке, мне с ней не развернуться в тесноте...

Полотенце уцелело каким-то чудом — не проели!

Больше семидесяти лет тому полотенцу. На нем вышиты девичьи инициалы М. Т. — Мария Таржанова.


Мария Пантелеевна Ярцева, город Темиртау




Скопировано:  http://www.agitclub.ru/museum/memorial/poesia/poes11/poesia92.htm

Комментарии 1

Зарегистрируйтесь или войдите, чтобы оставить комментарий.

  • Тищенко Михаил , 12:57:30 27.05.2022

    Прочитать этот речитатив за один раз мне не удается.

    Невозможно выдержать страдание, стоящее за этими строками.


    С уважением,

    М.