Юрий Казарновский - "великий озорник" Соловков 10/10

ЧТО КТО ИЗ ПОЭТОВ НАПИСАЛ БЫ

ПО ПРИБЫТИИ НА СОЛОВКИ

А. С. Пушкин

НОВЫЕ СТРОФЫ ИЗ «ОНЕГИНА».

Мой дядя самых честных правил,

Когда внезапно «занемог»,

Москву он тотчас же оставил,

Чтоб в Соловках отбыть свой срок.

Он был помещик. Правил гладко.

Любил беспечное житье.

Читатель рифмы ждет: десятка * –

Так вот она — возьми ее!

Ему не милы те широты,

И вид кремля ему не мил,

Сперва за ним ходил комроты **,

Потом рукраб *** его сменил.

Мы все учились понемногу,

Втыкали резво где-нибудь,

Баланов**** сотней (слава богу?!)

У нас немудрено блеснуть.

……………………………….

……………………………….

В бушлат USLONoвский одет,

Мой дядюшка невзвидел свет.

* Имеется в виду срок заключения.

** Заключенные на Соловках делились на роты во главе с командирами (комроты). причем состав роты зависел от состава преступления. Например, 6-я рота именовалась «святейшей», поскольку в ней отбывали наказание священники..

*** Руководитель работ

**** Бревен

М. Ю. Лермонтов

Демон проникает в келью Тамары — в женбарак.

Тамара

...Клянися мне!

Демон

Клянусь я первым днем ареста.

Клянусь его последним днем.

Посылкою друзей из треста,

Освобожденья торжеством.

Клянусь этапа горькой мукой,

Разгрузки краткою мечтой,

Клянусь свиданием с тобой

И непременною разлукой.

Клянусь я сонмищем людей.

По учрежденью мне подвластных.

Мечами стражей беспристрастных.

Метелью снежных летних дней.

Клянусь в универмаге блатом,

УСЛОНом, ДПЗ, тюрьмой.

Клянусь твоим печальным платом,

Твоей бессчетною слезой.

Отрекся я от преступленья.

Отрекся я от всех статей,

Клянусь тебе я исправленьем

И безопасностью своей.

Отныне яд коварных действий

Лубянки не встревожит ум.

Отрекся я от глупой мести.

Отрекся я от гордых дум.

Хочу отныне примириться

С Лубянкой-2. Хочу молиться.

Хочу я веровать добру.

Твоей любви я жду, как дара,

И десять лет отдам за миг,

В любви, как в сроке, верь, Тамара,

Я неизменен и велик.

Тебя я, смелый сын УСЛОНа,

Возьму в укромные края,

Топчан нам будет вместо трона,

Царица пленная моя!

Тамара

О кто ты? Речь твоя опасна...

Царица я? — Избави Бог:

За это, совершенно ясно,

Наверняка прибавят срок!..

Демон (не обращая внимания)

Без сожаленья, без участья

Смотреть на остров будешь ты,

Где нет ни прочности, ни счастья,

Ни краткосрочной красоты.

В то время шел надзор дозорный,

И, слыша голос непокорный,

Вдруг в женбарак заходит он.

И гордый Демон — дух изгнанья –

За нелегальное свиданье

Был тотчас в карцер заключен.

Тамару ж въедчиво и тихо

Бранила долго старостиха.

Александр Блок

По вечерам над соловчанами

Весенний воздух мглист и сыр.

И правит окриками пьяными

Суровый ротный командир.

А там, за далью принудительной,

Над пылью повседневных скук

СЛОН серебрится упоительный

И раздается чей-то «стук».

А дальше, за постами самыми, —

Касаясь трепетной руки,

Среди канав гуляют с дамами

Рискующие остряки.

И каждый вечер омрачающим

Туманом полон небосклон,

И я опять неубывающим

Остатком срока оглушен.

А рядом, у дневальных столиков,

Проверок записи торчат,

И ротные, противней кроликов,

«Сдавайте сведенья» кричат.

И каждый вечер в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, бушлатом схваченный,

В казенном движется окне.

И, медленно пройдя меж ротами,

Без надзирателя, одна,

Томима общими работами,

Она садится у бревна.

И веет тягостным поверьем

Метелка в узенькой руке,

Полна Особым Назначеньем

Нога в болотном сапоге.

Сибирь и минусы склоненные

В моем качаются мозгу.

И сроки длинные, бездонные

Цветут на синем берегу.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чьи-то сроки вручены,

И все души моей излучины

Осенней скукою полны.

Игорь Северянин

В СЕВЕРНОМ КОТТЕДЖЕ

Я трибуналом обусловлен,

Коллегиально осужден.

Среди красот полярного бомонда

В десерте экзотической тоски,

Бросая тень, как черная ротонда,

Галантно услонеют Соловки.

Ах, здесь изыск страны коллегиальной,

Здесь все сидят — не ходят, а сидят.

Но срок идет во фраке триумфальном,

И я ищу, пардон, читатель, blat.

Полярит даль бушлат демимоденки,

Вальсит грезор, балан искрит печаль,

Каэрят* дамы — в сплетнях все оттенки,

И пьет эстет душистый вежеталь.

Компрометируют маман комроты,

На файв-о-клоках фейерея мат.

Под музыку Россини ловит шпроты

Большая чайка с занавеса МХАТ**.

Окончив срок, скажу «оревуар»,

Уйду домой, как в сказочную рощу,

Где ждет меня, эскизя будуар,

За самоваром девственная теща.

* От «КР» (каэр) — осужденные за контрреволюционную деятельность.

** Эмблемой журнала «Соловецкие острова» в 30-е годы было изображение беломорской большеклювой чайки, летящей над морем на фоне трех прибрежных камней. Только «летела» чайка (в отличие от мхатовской) слева направо.

Сергей Есенин

НЕДОШЕДШЕЕ «ПИСЬМО К МАТЕРИ»

Ты еще жива, моя старушка,

Жив и я. Привет тебе, привет...

Получил в посылке я подушку

И цилиндр с парою штиблет.

Слышал я: тая тоску во взоре,

Ты взгрустнула шибко обо мне.

Ты так часто ходишь к прокурору

В старомодном ветхом шушуне.

Ничего, родная, успокойся...

Не грусти на дальнем берегу.

Я, хотя отчаянный пропойца,

Но без водки — спиться не могу.

Я по-прежнему такой же нежный,

И мечта одна лишь в сердце есть:

Чтоб скорей от этой вьюги снежной

Возвратиться к нам — на минус шесть.

Я приду, когда раскинет ветви

Сад, купаясь в розовости вод,

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как в роте на развод.

Не томи ж меня печальным взором,

Не грусти так шибко обо мне,

Не ходи так часто к прокурору

В старомодном ветхом шушуне.

Владимир Маяковский

(После получения посылки из Моссельпрома)

Мой лозунг:

«От жизни

все берите»,

Но все

я

брать не готов:

Это вам

не какой-нибудь

толстый критик,

А 10 лет Соловков!

СЛОН высок,

но и я высокий,

Мы оба —

пара из пар.

Ненавижу

всяческие сроки!

Обожаю

всяческий гонорар!

Мой голос

ударит

громом,

И рядом скиснет медь:

Кроме

Как вУСЛОНе,

Нигде

не хочу сидеть!!!

Тысяча тысяч,

знайте:

Нет больше голов тоски:

Вам говорю:

- Покупайте

«Новые Соловки»*.

* Название газеты УСЛОНа. Цена отдельного номера 5 коп., на год — 1р. 30 коп.

Юрий Казарновский

Казарновский Юрий 1904 - после 1954

Родился в Ростове-на-Дону. Арестован в конце 1926 года. С 1928 по 1932 год находился в лагере на Соловках, По отзыву Дмитрия Лихачева «был великий озорник, насколько это возможно в лагерных условиях». В 1936 году издал единственную книгу «Стихи», которой нет даже в фондах Российской государственной библиотеки. Что, впрочем, неудивительно: Юрий Казарновский повторно репрессирован в 1937 году, а книги репрессированных авторов не всегда переводились на закрытое хранение. По свидетельству тогдашних библиографов, выборочно уничтожались.

Лагерные стихи Юрия Казарновского печатались в журнале «Соловецкие острова», издававшемся Управлением Соловецких лагерей особого назначения ОГПУ.

Реабилитирован в 1955 году при жизни.

Скопировано:   www.agitclub.ru/museum/memorial/poesia/poes11/poesia101.htm