Поэт Ю.Ш. 10/10

                                  Стихи жены сложны, страшны,

                                  освежевающие, дарящие

                                  жемчужную кожу… Не ты,

                                  они тебя читают, гладят по голове,

                                  сжимают волосы в кулаке,

                                  направляют взгляд, их область

                                  свободна от общих нравов нравственности,

                                  так называемой любви

                                  к так называемой природе,

                                  или к любой планете,

                                  будь храбр оказаться перед собой,

                                  ничем не защищённый.

Узелки памяти

на соленую цепочку нанизаны звуки

страшные дети молчаний

и по стенам течет белый ум

мы существуем но говорим о несуществованье

зрение как мышь

пробегает где-то рядом

не падая в нас

были слезы остались хлопья

выстрелы листьев

тональность пустого я-пространства

выносимый предел невыносимости

мы переиграли свое имя

у з к о е и м я

(каждую ночь становится страшно: быть прощенным)

рука появилась на свет чтобы гладить чужие волосы

поверхность руки – поверхность воды

родинки собирать в корзину

швы пустоты гирлянды рубцы (мм, какая невкусная плоть!)

мы снова не склоняемся

обретая заново цвет кожи

теперь нельзя обижать достоверность камня

Три зарисовки

зарисовка 1:

тишина сыплется из ушных раковин

где-то бродит кажимость

кажимости кажется

где-то бродит дышимость

дышимости дышится

подруга-голость ищет друга-голость

не все люди под одеждой голые

зарисовка 2:

кровинушка кровинушке рознь

правый рукав не есть левый рукав

ах ты, чертова кукла!

                           непостоянное

                                                    семя

                                                             безбрежное

зарисовка 3:

пахнет зверьем

волки рисуют благодать

звук А (голограмма ужаса)

похож на пионерский значок

приклеенный к без-месту

осторожней отражайтесь в зеркале

P.S. хотя ужас больше похож на звук Т

2 октября (из-за спины)

трава росла зеленой и я становился старше

небо падало но не теряло нить конца

безалаберно мчалась дикая песня

и рвалась рубашка

на чучеле огородном

живая нежить летала в саду

ч у д о с ы р о е я т е б я в и ж у

нечеловеческий твой состав:

застынь во взгляде мокром

                       расстояния как речь на груди

стадом опилок пришедших из света

                 подпольно целуя упрямую диагональ

слова уходили на ум

                          и за спиной кто-то явно отсутствовал

впадая в бессовестность

                            оттого что следы добра горячи

я была там сегодня я носила зрение

Целое 27 сентября

они (вдруг!) соединились между собой

части тела: руки и мысли

я не ждал конца света: все было ровно наоборот

окружность вобрав в себя циркуль

песнями пыталась лечь

на крупногабаритность мимики

(в тот день чесалось как шерсть лицо)

я потрогал его кожуру

и подумал: «неужели оно целое?»

лицо думало меня

каким-то бисерным морганием иголок

правотой случайного заслоняя жердь

тихими песнями хлебными крошками

свежими вырезками тополиного пуха

кружилось оно каменистое

там где не быть где не плакать сквозь сон спросило оно

горбы втянулись в память

сладкие голуби ночь языкастые

северным трепетом вжавшись в крыло

без-мысль легка! одежда снимает одежду

плоть-перевертыш летящим потоком застыв

становится возможным и целым

тело длящееся секунду

яйцо всмятку сброшенное с берега

вернув слюну времени упало в скорлупу

Воображаемый лес

механика полета птиц:

        черные отруби в небе

            складной нож на рубашке

 чья-то скрещенность рук, или, допустим, -

             чья-то мстительная рвота

в лесу разливают вино

(как уютно в этой бесприютности) каждый

сам себе брат, сам себе мать,

сам себе воронье гнездо: - местонахожденье воли

листья гребешки укачивают плоть

таинственная муха-страх

облепила неосуществленный обморок

   в ямах рождались дети

   в ямах сонно двигалась кровь

   чешуя серебра глупо ложилось на поясницу

я был мертв! в элементах глазных микробов

          перетекала полу-речь – в полу-рот

 иллюзия пшена (похожая на городской памятник)

              вонзилась со мной – в меня – без меня

ультрамариновый цвет колоколов, слышимость знака,

слоновье дыханье, упругость работающего тела-кости

                                           прапрапра:

прапрапамять, прапращиколотка (ребро), праправопоминанье

                       прапраобраз клейкого бога

                       клей и бумага – синтаксис лжи

до-вечерний состав: физиология плюс потребность

инакомыслие дерева плюс осознанный бег стопы

                       вор ворует у вора;

                       снимает палец за пальцем

                   (крик пальцев: «не думай о нас»)

тело наделось на тело

             свежей плетью по льду

                    о спине человека молили кусты

                                                    голодали ресницы

Любовь

пока он спал его не существовало

его сны крошечные волоски на окнах

                                                                           освещенных изнутри

                                                                       прямохождением вещи

он снял свою память как платье

                                                                     становясь белым грибом

                                                               нечленораздельной россыпью

                                                                         туманных паутинок

он забыл свои губы и молчание завернул в фольгу

                                                                           безымянно голый

                                                                 опаленной краешком секунды

                                                                   убив прорезь пустого вагона

                                                                             бликами дыханий

                                                                             одноцветьем себя

[мой эмбрион,

твое толстое и пустое место,

осталось,

вновь,

ненайденным; не оставил он тебе –

задаток себя]

если бы в тот момент он запах человеком а не мягким конвертом из кожи я бы наверно заплакала жуя слезы словно пищу обнаружив на месте спящего трехсоткилограммовую темную крупу

7 декабря

I

слюна во рту

перекрестилась

с первым зимним снегом

раненые в трусах

плыли по воздуху

смеялись и шутили

«кто из нас самый воображаемый»

вдруг мне показалось

первая речь стала расти

а вторая речь уменьшаться

(в детстве, когда я забирался в панцирь черепахи,

было примерно тоже самое)

кончиком языка слизывать память

контуры усики междометия

II

мне не вытерпеть очередного имени

сказала девочка и упала в снег

сало на тарелке

фрукты на резинке

первые именины

зачем я здесь

III

в понедельник животные спят

груди продолжают течь

молоко не сворачивается

гречка под ногами

нам было страшно идти по человеческим глазам

но мы все шли и шли

Диалог с собой из пещеры

я заикался хотя в горле тихо длилась речь

они ни не слышали меня:

                                                 человеческие люди

                                           испугались маленького слова

птице – птичий язык, динозавру – силу динозавра,

богу – разрешено быть только богом, и никем иным

(так говорили они, отводя каждому свое место)

я использовал спину вместо листа А4

я притворялся костным мозгом – и сойдя с ума – ожил

[нет, не сойдя,

ум сохранялся в наличии,

только белая ртуть не знала, куда себя деть,

все слонялась по комнате,

облизывая кафельный пол,

как безобразная мука,

не опустившись в форму]

я замучал свой язык сохраняя свое же тепло

мысли-ковры повесил на стену

я впервые был женщиной, я впервые был мужчиной

я впервые был тем,

что где-то посередине

вдруг оголилось словом «я»,

прозрачной сиреневой шкуркой,

не сумевшей вовремя вместиться в память

Чужое

                                                 голограмма тишины:

                                      человек (или тот, кто похож на него),

                                                       сыто кочует

                                       из одного слоя воздуха в другой

                                      ребенок сказал бы: это дважды птица,

                                             баюкающая гнездо птенцов

                                       (ребенок ненавидел движения птиц)

                                                       я его понимаю:

                               разве можно полюбить не-ближнего своего

О времени

море

бешеное море

чугунные мотыльки

минуты бегут

словно сотни беременных женщин

вдоль песка

карнавал животов: черных синих красных

[один из них пупырчато-белый

с листьями старой кружки

фарфоровая ткань]

попытка съесть тайну

ножами

вилками

3 ч 48 мин

в колодце много пустой воды:

                                                       бледная горсть сосков

                                                            говорящий запах

сны о разноцветных рубашках

пересозданы – переранены:

                                                        что-то не должно произойти

                                                     пусть правая рука остается левой…

…ш ш ш

мы давно не хвастались матерями

Три настроения

1.

гадаю на куриные головы

спешу осветить мысль

паучьи стаи на окнах

изгибаются

поперек горла

2.

заготовка для будущих жертв:

муравей и слепая сорока

невеста

клюет

жениха

ночью

3.

рельсы ребра и тайга

плодородная нечисть

я черепаховый суп

в желудке

индейца

В память жертвам Холокоста

в сознаньях газовых камер все жду и жду ответа

уж реки вызрели

уж еда сама собой разложилась на траве

уж зрение готово

гули гули кости мои

не покидайте меня

вещи ничейные сытые карлики

их крик будто в горле застыла стрела

в полосатых ямах встретят новое утро

никто еще не ушел но уже не вернулся

гули гули кости мои

не покидайте меня

текла соль по фабричным трубам

снег задыхался и лежал без дна

черным-черно говорилось здесь

кожа самое себя не узнавала

гули гули кости мои

не покидайте меня

выстрелом падает я-человечишко

шерсть ледяная дробью огня

сердце есть сердца нет сердце есть сердца нет

что-то будет еще один воздух сказали

Радостный день

глаз спокоен и весла спят

знаешь всем содержимым:

плакальщицы шьют вину навырост

чуж-человек в гостях у бетонной стены

лечит сандалии дней

сосет кровь мандаринов

перемалывая косточки в «есмь»

                                                              – я есмь!

мордой слизывая страхи с блюдца

даже у сиреневых кукол сегодня не растет лицо

даже у греха и детей его

пальцы заново застыли

воплем! прижавшись к раю

и нечего было украсть – ни у кого

Разговоры

мысль о голоде насыщала мозг

мозг больше не плакал и изобразив дурака

устало вернулся в облако

слова охраняли жующего

падал снег клочками бело-белых фотографий

хотелось жить и лгать о чем угодно

сжать горло дереву сказав «не расти здесь тут страшно

тут молодые сны молодым не снятся

тут ничтожен и могуч

только бог осел и куст»

три тишины три круглых толстяка

упакованных в шум пенопласта

ножницами молочных уз

накипью стыда перед выходом

всю власть – впадинам молитвы

оставаться врагом – самому себе