Тема: Казус Чухонцева. Почему самый великий шестидесятник остался в тени Вознесенского и Евтушенко

Олега Чухонцева называют легендой, последним великим поэтом нашего времени. Меж тем, поэт ведет очень закрытый образ жизни (пожалуй, более закрытый, чем мастер конспирации Виктор Пелевин). Чухонцев не дает интервью, а за последние пятьдесят лет его видели на публике от силы восемь-девять раз.

К счастью, Олег Григорьевич жив, относительно здоров и по-прежнему трудится у себя в Переделкино. Поэтому о творчестве поэта мы поговорили с его коллегой и другом, литературоведом Игорем Шайтановым.

- Игорь Олегович, помню, нам в Литинституте на занятии по современной литературе читали стихотворение Чухонцева «Кые-Кые». Про дурачка с тележкой, который, «по колена стоя в воде и не выпуская тачки, мочится в реку». Меня поразили слова преподавателя. Он говорил, что это - самое великое стихотворение всей русской поэзии последнего двадцатилетия.

- Но это действительно так. О том, что «Кые-Кые» — один из самых невероятных текстов, знают и за рубежом. Сам я слышал об этом от профессора Оксфорда, лучшего знатока современной русской поэзии Джералда Смита. Кстати, именно он и перевел его на английский.

- А как он перевел слова «кые-кые»?

- Точно так и оставил, как по-русски. Джерри спрашивал у меня: что это слово значит? Я объяснил, что это звукоподражание, речевой клекот.

- Да что такого в этом стихотворении нашли?

- Тут надо понимать особенность Чухонцева как поэта. Постоянно, всю жизнь, он стремится выйти за пределы готовой речи и на этом пути осмысляет звук. И, конечно, в стихотворении «Кые-кые», где был найден небанальный звуковой ход — это удалось.

- То есть, это то, чем занимаются все современные поэты: языковые игры, сленг и так далее.

- Нет - Чухонцев не в толпе. Современные поэты зачастую от невозможности осмыслить звук произносят невнятицу. А Чухонцев говорит внятно. Его стихотворение запечатлевает момент рождения речи, причем, такой, которая становится высокой поэзией. А в звуке – жизненный эпизод, судьба: «Зачем человек явился? Зачем как судьбу толкает два колеса, и в праздники плачет, и лихо с улыбкой терпит».

- Почему о Евтушенко знают все, а о Чухонцеве – только избранный круг читателей. Чухонцев ведь начинал с шестидесятниками. Он мог звенеть, как Евтушенко, Вознесенский- Почему о Евтушенко знают все, а о Чухонцеве – только избранный круг читателей. Чухонцев ведь начинал с шестидесятниками. Он мог звенеть, как Евтушенко, Вознесенский…

- Он шестидесятник по хронологии, но не по темпераменту. Дело в том, что Чухонцев и в прямом и в переносном смыслах — человек тихого голоса. Он не станет кричать и перекрикивать, как это требовалось все последнее время, вплоть до недавних дней. И именно по причине тихого и проникновенного голоса он не прозвучал в юности. Но, возможно, поэтому, в отличие от эстрадников, ему удалось сохранить себя настоящего.

- Что вы имеете в виду?

- Микрофон, конечно, производил метаморфозы с голосами. Послушайте ранние записи Вознесенского — юношеский звенящий голос, «слова чистого глоток, как у скворца, поигрывает в горле», как писала о нем Ахмадулина. И послушайте, что стало с этим голосом спустя несколько лет, хриплый микрофонный звук. С голосом и человек менялся. А Чухонцев, всю жизнь прислушиваясь к своему настоящему — остался собой.

- Несмотря на отсутствие известности и каких-то особенных возможностей, он помогал начинающим авторам Нашел стихи Володи Полетаева и издал их. Потом спустя время, Володя покончил с собой, но благодаря книжечке — стихи остались.

- Олег Григорьевич без придыхания вспоминает об этой своей деятельности. Он ведь работал литсотрудником в журнале «Юность», когда туда проходили кипы рифмованных текстов. Он был чернорабочим отдела поэзии. Вы понимаете, какой шел поток, трудная поденная работа. Но он и правда находил, помогал, отыскивал жемчужины.

- Помню такой странный случай на форуме писателей в Липках. Я принесла Чухонцеву на подпись одну из его старых книг, со стихотворениями «Не желудь по крыше, не мышь по стене». Но он отказался ее подписывать. Сказал, что подпишет только новую книгу.

- У меня с ним была похожая история. На одном вечере я предложил: "почитайте хиты прежних лет". Но он не захотел. У него есть стихи которые пройдут на ура. Это стихотворения памяти родителей и начавшаяся в связи со смертями новая мистика: «Отца и мать двойным ударом сразила смерть». И острота переживания того, что живо и прекрасно: «Три раза в году цветет тамариск». Так что, не из кокетства Чухонцев не любит свои старые стихотворения, ему это кажется ушедшим, отзвучавшим, потому что он снова и снова слышит рождающуюся речь.

- А для литературы тоже больше значения имеют его новые стихи?

- Его юность по разным причинам не стала заметным поэтическим событием, его зрелость долго сдерживали... Он написал так немного, что отбирать у него невозможно. Сколько раз бывало: возьмешь поэта и думаешь, вот, мол, из этого толстого тома можно было бы сделать и толщиной поменьше, и качеством получше. Олег Григорьевич написал только то, что нельзя отбросить. Читайте его небольшую книгу «Fifia», с нее начинается русский 21-й век в поэзии, возьмите старую поэму «Однофамилец» - в ней время… Гениальны стихи о Павловом Посаде – в них бытие рода, семьи и собственная жизнь.

- Он и впрямь гениальный поэт или это преувеличение по случаю?

- Без сомнения. В современной поэзии он дополняет то начало которое обозначил Бродский. Бродский это Петебург и запад, а Чухонцев — это Москва и глубина России. Два равноправно необходимых русла русской поэзии.

Е.Коробкова

Олег Чухонцев 5 мая 2014 Казань. дом Аксёнова.

***

Не желудь по крыше, не мышь по стене,

но кто там крадется по краю?

- Родная, ты помнишь еще обо мне?

- Не знаю, родимый, не знаю.

- Я в топях сгорел на последней войне,

но я о тебе вспоминаю

все чаще и чаще. А ты обо мне?

- Не знаю, родимый, не знаю.

- Пока надо мною шуршат камыши,

я Богом тебя заклинаю:

забудь обо мне! Ты забыла, скажи?

- Не знаю, родимый, не знаю.

Не знаю, не спрашивай, память худа,

лопатой ручной отписалось

твое письмецо, да и то никуда,

теперь-то зачем постучалось?

И бродит слепая свеча по углам,

по углям, где сестры и братья.

Забытые здесь и забытые там

последнего ищут объятья.

И в окнах дрожащих всю ночь напролет,

и во поле - свет негасимый:

- Ты помнишь, родная? - неслышно зовет,

и плачет: - Не знаю, родимый…

О. Чухонцев

Источник