Тема: Авторский взгляд на современную поэзию

Это преамбула к разговору авторов о том, «какой быть» современной поэзии. Что такое «поэтическое» хорошо и что такое плохо, как говаривал Маяковский. Тема поднята Игорем Гоноховым в произведении «Поэзия – это я». Яркие положения есть и в заметке Дариуса Крушельницкого, расположенной внутри темы «Поэзия и Читатель».

Начнем с того, что читатель и автор одно и то же произведение видят по-разному. Видимо, у них разные колокольни. Читатель (а все мы отчасти читатели) вписывает произведение в свое социокультурное поле, и все, что не вписывается, отсекает. Автор же часто домысливает написанный им текст, видит в нем то, чего не самом деле нет в внутри текста, а есть лишь в воображении автора, то есть в контексте. Впрочем, как уже было сказано в стародавние времена, «читатель почитывает, писатель пописывает».

Нынче каждый автор полагает, что у него есть особый, лично ему принадлежащий взгляд на то,

«как делать поэзию». Заметим, что эта максима Владимира Маяковского относится к временам полного раздрая, когда прежний читатель выветрился, а новый еще даже читать не научился. Но сейчас авторов много, даже слишком много, а «взглядов» или даже ракурсов раз-два и обчелся. Авторы стараются быть непохожими друг на друга за счет формальных отклонений от нормы. Например, начинают поголовно использовать неточные рифмы. Или кто-то пишет верлибр, состоящий из загадочных по смыслу фраз. Это хорошо в единичных случаях, когда за счет разламывания традиции возникает эффект новизны. А если так пишет не первый, а уже пятидесятый по счету поэт, где тогда новизна?

Известно, что задним числом некую группу авторов, придерживающихся одного типа стихосложения, всегда можно отнести к «направлению». Особенно характерно это было для России в начале 20 века (другие страны обсуждать не будем, хотя там происходило примерно то же самое). Акмеиста Мандельштама по стилю легко было отличить от традиционалиста Бунина, от экспрессиониста Маяковского и так далее. Но то, что Маяковский и Пастернак принадлежат к одному направлению (экспрессионизм), уже далеко не так очевидно.

Верно, что Маяковский часто «якал», однако этот факт говорит вовсе не о его любви к себе или о его экспрессивности в стихах, а просто о том, что он – лирик. Лирик описывает свой внутренний мир, это такая задача, лирическая по целям. И Фет «якал» не потому, что писал в рифму, а прежде всего потому что лирик! Кстати, и в верлибре запросто можно «якать». Вот Тютчев – нет, про свое «я» писал редко, ибо в основном философствовал. Крупные классы стихотворений заведомо подразумевают объединение направлений (самое простое деление – эпос, драма, лирика в целом), то есть тут критерии еще более общие, чем при объединении вполне разных по индивидуальному («авторскому») стилю поэтов в одну группу, таких как Гумилев, Ахматова, Мандельштама, Георгий Иванов и, скажем, Нарбут (это все акмеисты). Но читателю как во всем этом разобраться?

А сейчас такие времена, что каждый гриб мухомор хочет выделиться особым цветом шляпки. При этом надо понимать, что в определенную эпоху «на коне» стихотворения примерно одного типа, поскольку публика клюет на модные течения. А не-модные авторы присутствуют на дальнем плане, ждут своего часа, чтобы вдруг пробиться в журнальный зал, победить в конкурсе и на 15 суток стать модными. Ну, когда-то в 19 веке был в моде романтизм, так все поголовно были романтиками! И ничего, всем места хватало. Потом, уже в конце 20-того,  явился метаметафоризм, и все стали метаметафористами (см. Иван Жданов и компания). Потом пришел концептуализм в лице Дм. Пригова (этот стиль в силу специфичности не призвал под свои знамена большого числа подражателей). Ну и так далее. Рифма-верлибр, лирика-юмор, эпатаж-сентиментальность, свобода-традиционная нравственность, ну и еще пара-тройка занятных альтернатив. И в общем все! Поле вариантов исчерпано.

Но тут пришел Драгомощенко и дал пример ощущения полной свободы в стихах практически без потери нравственного стержня. Поскольку слова у него вдруг перестали отвечать своему прямому назначению, то есть объяснить мир, это всем понравилось. Слова стали гулять сами по себе, аки дикие мустанги по прериям и пампасам, и повели читателя за собой в неизвестные дали. Это чтение занятное, ведь в обыденной жизни свободы не хватает, как, впрочем, и нравственности. Свобода требует таких редкоземельных элементов, как мудрость и терпение, гоняться за которыми сложно, так хоть пусть в стихах оная будет – решила публика. Но свобода без мудрости – это наркотик, психоделика. В состоянии наркотического транса меняется все, вся человеческая сущность. Но главное – теряется ощущение реальности, связь с собой самим, настоящим, а не наркозависимым. Ну, хорошо, откажутся поэты поголовно от описания реальности, и что?

Потом Драгомощенко умер, и все стали писать «под Драгомощенко». Чего думать о реальности, это сложно и немодно, проще объявить старые темы, старые способы стихосложения вредоносными и скучными. А если все свободны в выборе формы или бесформенности стихописания, то как потенциальному читателю выбрать между свободой №1 и свободой №2? Это в политике партии разные, программы их хотя бы отчасти несхожие, да и парламентских партий в любой стране всего десятка два, а моднящихся авторов пруд пруди. Счет не на тысячи, а на десятки тысяч! Как тут бедному читателю что-то или кого-то предпочесть? Кого из этих десятков тысяч выбрать? Модная поэзия ведь вся одинаковая, друг у друга слизанная. Это как во времена пионэрии страны Советов. Все с завтрева пишем верлибром! А с послезавтрева все дольником! И хто не дольником, или без психоделических техник, тот новый враг народа!

И ведь всем любителям групповщины поэтические манифесты писать надо. А тут одного апломба мало. Ну, конечно, некоторое время можно понападать на предшественников, благо они уже поголовно вымерли. Вот был такой гадостный соцреализм. Правда, конкретных имен уже никто не вспомнит, до тогдашнего мастерства того же Твардовского или Ярослава Смелякова, или Луговского семь верст киселя хлебать, но почему-то все знают, что – соцреализм был плох и больше нам такого не надо! Или модернизм. Ну, был такой Вознесенский, вроде Андрей, вроде модернист, вроде надоел, а чем именно надоел, спроси, никто не ответит.

И все друг друга скидывают с очередного Корабля Современности (он же корабль дураков). И про корабль все забыли, и что такое современность, плохо помнят, а все скидывают и скидывают, никак всех не скинут. А зачем? Ну, можно фотку скидывателя на Ютубе тиснуть, может лайков кто понаставит. А может и не понаставят, поскольку лайки всем нужны, а лайкодателей, то бишь читателей, раз-два и обчелся. Ну вот еще конкурсы. Я – главный король Балтии! Я первый Алый Романтик романса! Я владелец кубка мира в поэзии! И что? Кто тебя, короля, назавтра вспомнит? Так, попинают, как футбольный мячик пацаны во дворе, и бросят проколотый в соседнюю лужу. Понятно, чтобы стать победителем на основе вкусов толпы, надо быть частью мейнстрима. Но нынче все хотят выйти за рамки мейнстрима и одновременно победить в конкурсе. А так не бывает, и не надейтесь, дорогие Неспящие! Либо вы часть тусовки, и тогда должны писать в мейнстриме этой тусовки, либо адью победа.

Ну и конечно главный прием в критическом споре нынче – это «черный пиар». Манипулятивные приемы влияния на сознание оппонента. Уже все всем давно известно про эти приемчики, уже все понаписано-перечитано, а все одно – выставляют софистические ловушки, наезжают и сбрасывают напор, чтобы через минуту его усилить. Рассыпают перлы дешевого красноречия. Наезжают на собрата, как на пиявку какую. Будто таким образом можно хоть что-то выяснить. Нарваться можно, это да. А выяснить – это к Сократу.

Вот, примерно, такое приглашение к разговору, дорогие Авторы.