Анатолий Найман - сильный прозаик и весьма крупный поэт, чье творчество еще предстоит оценить потомкам. Вечная память!
Публикую здесь фрагмент из моей статьи об акмеизме, содержащий краткий экскурс в поэзию А. Наймана.
"Почему поэтические репутации – это, чаще всего, бабочки-однодневки? Ну, конечно, не совсем «бабочки» и не вполне «однодневки», однако суть в том, что период народной любви, даже если оный растягивается на два-три десятилетия, вряд ли способен компенсировать поэту то ощущение заброшенности и горького одиночества, которое сопутствует куда как более долгому периоду забвения. Вот и спешат-бегут строчки из-под пера, надеясь когда-нибудь догнать ускользающее прошлое... Приверженность методу, потерявшему свою актуальность, дело обоюдоострое. С одной стороны – преемственность, умение пользоваться суммой художественных приемов, наработанных предшественниками... Стоп! С таким огромным багажом, да удержаться от эклектики? Трудновато будет! На раз попадешь в эпигоны или скатишься к традиционализму. Поэтому тут дело не в количестве художнических навыков, а, как нынче говорят, в усвоении необходимых компетенций. С другой стороны – кто сказал, что публике будет нравиться то, что нравится господину поэту? Публика, она сами знаете кто: дитя малое, неразумное, которому лишь в бирюльки играть, да самовитые ребусы разгадывать. Мировая культура для нее, публики – тот же ребус, только не свой, а заморский, «китайской головоломкой» называемый. То есть, задумаешь разгадать – враз голову сломаешь!
Думается, что модернизация модернизма во многом определит дальнейший путь развития современной поэзии, постепенно преодолевающей тупик постмодернизма. Вместо образа действительности, который худо-бедно умела формировать классическая литература, в том числе, модернистская, постмодернизм положил перед читателем текст как «грибницу смысла», в которой тот разглядел, как и следовало ожидать, свою физиономию, да еще в кривом зеркале интертекста – и рассмеялся. Но долго смеяться над собой дело малоприятное, поэтому читатель сначала задумался, а потом рассердился. И бросил книгу в урну.
Мы не беремся сейчас судить, есть ли у современной действительности мыслимый образ и, если есть, стоит ли озаботиться его описанием. Наша задача проще, а именно подобрать в текущем литературном процессе имена поэтов, которых можно считать современными акмеистами или что-то вроде того, пусть даже их тексты, подобно текстам С. И Липкина, представляют собой модернизированный вариант метода. Прежде всего, на наш взгляд, стоит обратить внимание на двух младших современников вышеупомянутого поэта, а именно – на Анатолия Наймана (1936 г. р.) и Сергея Гандлевского (1952 г. р.).
По всей вероятности, формирование творческого метода Анатолия Генриховича Неймана, прошедшее под знаком акмеизма, было связано с периодом тесного и долговременного сотрудничества с Анной Андревной Ахматовой, одним из бесспорных лидеров этого направления. Еще в 1969 году, уже перешагнув рубеж тридцатилетия, поэт пишет такие строки: «Хоть картина недавняя,/ лак уже слез,/Но сияет ещё позолотою рама:/Две фигуры бредут через реденький лес,/ Это я и прекрасная старая дама.// Ах, пожалуй, её уже нет, умерла./Но опять как тогда (объясню ли толково?)/Я ещё не вмешался в чужие дела,/Мне никто не сказал ещё слова плохого». Здесь явственно слышна перекличка с Георгием Ивановым, примерно так же строившим свои текстовые структуры. Можно бы счесть такую манеру скрытым цитированием, на каковом приеме в значительной мере построена эстетика постмодерна, но творчеству Наймана, в отличие, скажем, от манеры Константина Кедрова-Челищева (1942 г.р.), постмодернизм чужд, поэтому здесь и далее мы будем считать, что Найман, скорее всего, испытывал пиетет перед той средой общения, в которую попал, живя в Ленинграде времен хрущевской оттепели, а потом и в Москве. Такого рода влияния будут изредка проявляться и позднее, однако не они определяют путь развития поэтики Наймана.
Стихотворение «Прощание с Ленинградом», написанное в 1970 году, напротив, подражательных элементов не содержит. Уже видно, с помощью каких художественных средств автор модернизирует акмеистический метод, вливая в старые мехи вино общественных перемен. Прежде всего, это использование особого молодежного сленга, характерного для диссидентской среды тех лет. Вот характерный фрагмент:
...
решивший завязать: заела совесть;
иль падший ангел, сервис при отеле,
возлюбленная генерала в штатском,
паскуда, нас на понт хотела взять;
иль слишком любопытный европеец –
не увлекайся, падло, стариной;
иль деятель науки, тёмный тип,
был заподозрен кем-то в шпионаже,
...
Все эти «паскуда», «понт», «падло» пришли из воровского жаргона, принесенного «политическими» из лагерных зон в результате начавшихся в 1956 году «хрущевских» амнистий. Однако, по нашему мнению, здесь речь идет не о стилизации речи зэков или молодежного трепа, а об особом типе реалий, находящихся в контекстном взаимодействии с реалиями тогдашнего социума. Образ действительности становится многослойным, причем слои не перемешиваются, а существуют рядом, но по отдельности. Для акмеизма в прежних вариациях реалии, взятые из разных пластов социально-политической или культурно-исторической конкретики, всегда обозначали свой пласт предметно. Здесь же особый, теневой пласт советской реальности обозначается с помощью жаргонизмов, почерпнутых из воровской фени, которые, будучи совмещены с предметными и иными маркерами времени и места, как бы выдергиваются из прежней «среды обитания» и сами становятся маркерами времени и места.
Позднее реалии-жаргонизмы уступают место реалиям-фразеологизмам. Вот пример очевидного шедевра, построенного на фразеологизмах советского периода и реалиях-аллюзиях, будь то название знаменитого музыкального фрагмента из балета Хачатуряна, сакраментальная фраза «ни дна, ни покрышки» или упоминание о вошедшем в историю мелодическом таланте Шуберта.
Сопрано дикое и слабое,
и сборный катится концерт
к финалу, к пику, к танцу с саблями.
Искусство густо, но без черт.
Потерт и я. Но место знаемо,
годов прошло всего полста.
Вокал. И март точь-в-точь, ни дна ему,
ни крыш: капель и маета.
И та, что пела в безголосице
земли, одну в виду держа
преджизнь, как горсть огня уносится,
как Шуберта ручей,
душа.
Сама Анна Ахматова следующим образом свидетельствует о А. Г. Наймане: «В его отношении к стихам есть что-то суровое и сдержанно-целомудренное». "
Ответы 10
Зарегистрируйтесь или войдите, чтобы оставить ответ.
Тут спрятаны два наиважнейших для современной ситуации вопроса
1) можно ли зарабатывать писательством и как именно это делать? Например, С. Шаргунов
одновременно а) депутат б) главлит "Юности" в) ведущий на телеканале... А когда писать-то?
Чтобы хоть что-то заработать нужно гнать 300 страниц в год (это как минимум) и при этом иметь тираж
выше 10 тыс. экз. ежероманно
2) Возможно, есть уникумы, пишущие с голоса или патологически грамотные. Увольте, я пишу на компе
и с опечатками, не говоря уж о всяких запятых и нелепых речевых оборотах. Кроме того, нужно быть
сумасшедшим, чтобы хорошо писать в стол. Сначала пишу похуже, потом, когда материал отлежится, часто
приходится переписывать заново. У Лотмана не спрашивал, у Гумилева - тем более.
С моей точки зрения, вы предлагаете утопию
Профессиональный писатель-переводчик вынужден так много работать
что на чистовую вычитку ему часто нп хватает сил и времени
мелкое издательство, издавая, скажем, детектив
может не потратиться на коректуру просто потому, что таков рынок
если вы полагаете, что профессионализм автора заключает в том,
чтобы выполнять работу корректора
вместо того, чтобы осмысливать реальность
мне вас жаль
Вы по каким-то неведомым для меня причинам
вычитываете из моих слов то, что укладывается в ваш личный опыт
а не в мой, скудно перетекший в несколько сказанных ниже фраз
я говорил про журналы, да и то "в общем", вскользь, а не про издательства
в рамках большинства из которых автор платит за издание стихов сам
и с литературоведческими статьями все непросто (хотя слегка легче)
разве я упоминал научные монографии?
конечно, некоторые находят спонсоров, что ничем не отличается от слова "сам"
однако в этом ключе разговор становится бессмысленным
каждому сверчку свой шесток
Открываю секрет Полишинеля: сейчас "бумажные" журналы
тоже не имеют денег, чтобы содержать корректора
(может, в единичных случаях)
корректор и и тем более редактор - это в крупных издательствах
а журналы подбирают себе произведения не по наличию/отсутствию корректуры
а по идеолого-литературным соображениям, отбирая на входе из самотека или "по рекомендации"
вот буду издавать свои статьи книгой, вот тогда и потрачусь на корректора
Анатолий Найман - сильный прозаик и весьма крупный поэт, чье…
Игорь,
хорошие слова и интересные мысли в вашей статье.
Несомненно, большой человек ушел из нашего мира.
Мир праху его и душе!
Но - истина дороже всего!- для меня его поэзия кажется умозрительной.
Даже в данном отрывки самые поэтические строчки, на мой взгляд, - на французском языке.
В них звучат не рассуждения, а чувства.
Хотя по сравнению с основной массой советских и постсоветских стихов и их авторов, конечно, это очень высокий уровень техники и - особенно - личности.
Анатолий Найман - сильный прозаик и весьма крупный поэт, чье творчество еще предстоит оценить потомкам. Вечная память!
Публикую здесь фрагмент из моей статьи об акмеизме, содержащий краткий экскурс в поэзию А. Наймана.
"Почему поэтические репутации – это, чаще всего, бабочки-однодневки? Ну, конечно, не совсем «бабочки» и не вполне «однодневки», однако суть в том, что период народной любви, даже если оный растягивается на два-три десятилетия, вряд ли способен компенсировать поэту то ощущение заброшенности и горького одиночества, которое сопутствует куда как более долгому периоду забвения. Вот и спешат-бегут строчки из-под пера, надеясь когда-нибудь догнать ускользающее прошлое... Приверженность методу, потерявшему свою актуальность, дело обоюдоострое. С одной стороны – преемственность, умение пользоваться суммой художественных приемов, наработанных предшественниками... Стоп! С таким огромным багажом, да удержаться от эклектики? Трудновато будет! На раз попадешь в эпигоны или скатишься к традиционализму. Поэтому тут дело не в количестве художнических навыков, а, как нынче говорят, в усвоении необходимых компетенций. С другой стороны – кто сказал, что публике будет нравиться то, что нравится господину поэту? Публика, она сами знаете кто: дитя малое, неразумное, которому лишь в бирюльки играть, да самовитые ребусы разгадывать. Мировая культура для нее, публики – тот же ребус, только не свой, а заморский, «китайской головоломкой» называемый. То есть, задумаешь разгадать – враз голову сломаешь!
Думается, что модернизация модернизма во многом определит дальнейший путь развития современной поэзии, постепенно преодолевающей тупик постмодернизма. Вместо образа действительности, который худо-бедно умела формировать классическая литература, в том числе, модернистская, постмодернизм положил перед читателем текст как «грибницу смысла», в которой тот разглядел, как и следовало ожидать, свою физиономию, да еще в кривом зеркале интертекста – и рассмеялся. Но долго смеяться над собой дело малоприятное, поэтому читатель сначала задумался, а потом рассердился. И бросил книгу в урну.
Мы не беремся сейчас судить, есть ли у современной действительности мыслимый образ и, если есть, стоит ли озаботиться его описанием. Наша задача проще, а именно подобрать в текущем литературном процессе имена поэтов, которых можно считать современными акмеистами или что-то вроде того, пусть даже их тексты, подобно текстам С. И Липкина, представляют собой модернизированный вариант метода. Прежде всего, на наш взгляд, стоит обратить внимание на двух младших современников вышеупомянутого поэта, а именно – на Анатолия Наймана (1936 г. р.) и Сергея Гандлевского (1952 г. р.).
По всей вероятности, формирование творческого метода Анатолия Генриховича Неймана, прошедшее под знаком акмеизма, было связано с периодом тесного и долговременного сотрудничества с Анной Андревной Ахматовой, одним из бесспорных лидеров этого направления. Еще в 1969 году, уже перешагнув рубеж тридцатилетия, поэт пишет такие строки: «Хоть картина недавняя,/ лак уже слез,/Но сияет ещё позолотою рама:/Две фигуры бредут через реденький лес,/ Это я и прекрасная старая дама.// Ах, пожалуй, её уже нет, умерла./Но опять как тогда (объясню ли толково?)/Я ещё не вмешался в чужие дела,/Мне никто не сказал ещё слова плохого». Здесь явственно слышна перекличка с Георгием Ивановым, примерно так же строившим свои текстовые структуры. Можно бы счесть такую манеру скрытым цитированием, на каковом приеме в значительной мере построена эстетика постмодерна, но творчеству Наймана, в отличие, скажем, от манеры Константина Кедрова-Челищева (1942 г.р.), постмодернизм чужд, поэтому здесь и далее мы будем считать, что Найман, скорее всего, испытывал пиетет перед той средой общения, в которую попал, живя в Ленинграде времен хрущевской оттепели, а потом и в Москве. Такого рода влияния будут изредка проявляться и позднее, однако не они определяют путь развития поэтики Наймана.
Стихотворение «Прощание с Ленинградом», написанное в 1970 году, напротив, подражательных элементов не содержит. Уже видно, с помощью каких художественных средств автор модернизирует акмеистический метод, вливая в старые мехи вино общественных перемен. Прежде всего, это использование особого молодежного сленга, характерного для диссидентской среды тех лет. Вот характерный фрагмент:
...
решивший завязать: заела совесть;
иль падший ангел, сервис при отеле,
возлюбленная генерала в штатском,
паскуда, нас на понт хотела взять;
иль слишком любопытный европеец –
не увлекайся, падло, стариной;
иль деятель науки, тёмный тип,
был заподозрен кем-то в шпионаже,
...
Все эти «паскуда», «понт», «падло» пришли из воровского жаргона, принесенного «политическими» из лагерных зон в результате начавшихся в 1956 году «хрущевских» амнистий. Однако, по нашему мнению, здесь речь идет не о стилизации речи зэков или молодежного трепа, а об особом типе реалий, находящихся в контекстном взаимодействии с реалиями тогдашнего социума. Образ действительности становится многослойным, причем слои не перемешиваются, а существуют рядом, но по отдельности. Для акмеизма в прежних вариациях реалии, взятые из разных пластов социально-политической или культурно-исторической конкретики, всегда обозначали свой пласт предметно. Здесь же особый, теневой пласт советской реальности обозначается с помощью жаргонизмов, почерпнутых из воровской фени, которые, будучи совмещены с предметными и иными маркерами времени и места, как бы выдергиваются из прежней «среды обитания» и сами становятся маркерами времени и места.
Позднее реалии-жаргонизмы уступают место реалиям-фразеологизмам. Вот пример очевидного шедевра, построенного на фразеологизмах советского периода и реалиях-аллюзиях, будь то название знаменитого музыкального фрагмента из балета Хачатуряна, сакраментальная фраза «ни дна, ни покрышки» или упоминание о вошедшем в историю мелодическом таланте Шуберта.
Сопрано дикое и слабое,
и сборный катится концерт
к финалу, к пику, к танцу с саблями.
Искусство густо, но без черт.
Потерт и я. Но место знаемо,
годов прошло всего полста.
Вокал. И март точь-в-точь, ни дна ему,
ни крыш: капель и маета.
И та, что пела в безголосице
земли, одну в виду держа
преджизнь, как горсть огня уносится,
как Шуберта ручей,
душа.
Сама Анна Ахматова следующим образом свидетельствует о А. Г. Наймане: «В его отношении к стихам есть что-то суровое и сдержанно-целомудренное». "